Экспресс-пробег по первым дням 69 Каннского фестиваля осуществил Вадим Рутковский. В первом репортаже: "Стой прямо" Алена Гироди и "Сьераневада" Кристи Пуйю, "Столкновение" Мохамеда Диаба и "Персональные дела" Махи Хадж, "Из дневника свадебного фотографа" Лапида Надава и "Тони Эрдманн" Марен Аде, "Ученик" Кирилла Серебренникова, "Танцовщица" Стефани ди Джусто, "Неруда" Пабло Ларраина – и другие картины.

Драконы – это каннские долгожители, режиссеры-"номенклатурщики" или, если включить позитивное мышление, маскоты фестиваля, участие которых в официальной программе так же обязательно, как открывающий каждый сеанс ролик с каннской лестницей, ведущей из морских глубин к звездам и Пальмовой ветви. Какой Канн без Вуди Аллена, Кена Лоуча, Педро Альмодовара, Брюно Дюмона? Проверенные кадры; разве что Дюмон сумел удивить два года назад самой потрясающей метаморфозой в истории авторского кино: в "Малыше Кенкене" он в неизменности сохранил и фактуру, и героев, и мотивы своих предыдущих, трагических фильмов, только жанр без видимого напряжения превратился в комедию. В том же направлении движется и его новый ретро-гротеск "В тихом омуте". Но о драконах, даже таких лукавых, как Дюмон, не так интересно, как о новичках.

Абсолютных в Канне немного. Открывшие конкурс Ален Гироди и Кристи Пуйю в предыдущие годы участвовали в "Особом взгляде"; вот, доросли до основного соревнования. Но ведь действительно оба выросли: и "Сьераневада" Пуйю, и "Вертикаль" Гироди – самые совершенные в их фильмографии.

Не факт, что до основного конкурса когда-нибудь доберется египтянин Мохамед Диаб, чьим "Столкновением" стартовал "Особый взгляд" этого года. Хотя желание Тьерри Фремо расширить и географические, и стилевые горизонты похвально. Диаб – режиссер социально озабоченный, его дебют "678" (название – по номеру автобусного маршрута) сплетал, например, несколько историй о сексуальном харрасменте, которому подвергаются современные египтянки. Одна из героинь, доведенная до отчаяния тем, что египетские мужички трутся о женщин в переполненных автобусах (используя целую систему – сначала трутся лежащим в кармане лимоном, если сходит с рук – уже не лимоном), вооружилась шпилькой и стала калечить обидчикам гениталии. От "Столкновения", посвященного политическим волнениям в Каире 2013 года, хотелось чего-то не менее интересного, но нет, Диаб обошелся в основном штампами. Хотя формальный прием интригующий – камера не покидает полицейского автозака. Первыми в него попадают журналисты: египтянин с американским паспортом и его местный ассистент, следом – противники "Мусульманского Братства", закидавшие фургон камнями (ибо все репортеры – предатели и шпионы), следом – члены "Мусульманского Братства", а ближе к финалу в компании заключенных окажутся и военные, укрывшиеся среди арестованных в суматохе уличных боев. Есть эмоционально цепкие моменты: прогрессивный мальчишка-школьник, угодивший за решетку вместе с отцом и добровольно отправившейся за семьей мамой, царапает на двери фургона крестики-нолики – в игру вступает его ровесница-мусульманка. А когда девочке невтерпеж хочется в туалет, все, забыв об идеологической вражде, сбиваются в один угол и вежливо отворачиваются.

"Столкновение", режиссер Мохамеб Диаб

Но из "Столкновения", вроде бы насыщенного противоречивыми характерами и отношениями, о социополитической ситуации в Египте узнать можно немного: все исчерпывается общими местами ("сегодня я узнал, что мой сын на стороне "Братства""), а финальную точку ставит подсвеченный зелеными лазерами кровавый сумбур, что больше походит на драматургическую слабость, а не на глобальную метафору. С реализмом у Диаба не очень – о египетской мелодраме вспоминаешь чаще, чем о фильме Эльдара Рязанова "Гараж", тоже запиравшем непримиримых антагонистов на ограниченной территории.

Как держать напряжение на протяжении трех часов, не выходя за пределы обычной городской квартиры, и добиваться гиперреализма, физически затягивающего в экранное действо, демонстрирует Кристи Пуйю. Его "Сьераневада" (Sieranevada) разыгрывается почти в реальном времени, на сороковинах – поминках по усопшему отцу, собирающих многочисленных родных и близких. Толкотня людей на 50 (или около того) квадратных метрах – как вулканическая магма, диалоги (будь то треп о конспирологических аспектах 11 сентября и о только что случившейся атаке на "Шарли Эбдо", воспоминания о прошлом, обсуждение гастрономических рецептов, признания в страхах и надеждах), сцены ревности и молитва, скандал вокруг парковочного места – все, из чего складывается повседневность, великое, смешное, пустячное, больное – обретает романную форму. Кто знает, как отнесется к такому медленному кино возглавляющий жюри Джордж Миллер, автор высокооктановых скоростных лент – вдруг не уснет, а очаруется? Конкурс подготовил ему немало испытаний: больше половины участников длятся гораздо дольше двух часов. (Да, подозреваю что ни он, ни председатель жюри "Особого взгляда" Марте Келлер не отличают каннских старожилов от новичков и смотрят незамутненным младенческим взглядом).

"Сьераневада", режиссер Кристи Пуйю 

Фильм Алена Гироди не из них, всего 100 минут, но эпическое (хоть и легкое) дыхание придает ему сходство минимум с "Одиссеей". Как переводить название Rester verticale – вопрос. Вот выше я написал просто "Вертикаль" – но это, скорее, шутка, дать название горного фильма советского мачо Говорухина утопической фантазии режиссера-гомосексуалиста, нежно влюбленного в стариковские тела. Мне нравится вариант "Стой прямо" – во всяком случае, к нему располагает последняя фраза фильма, брошенная героем, глядящим в глаза голодным волкам. Все фильмы Гироди – этакие гей-утопии, часто разыгранные в вымышленном степном царстве-государстве. Герой новой картины, режиссер Лео, живет, вроде, в современной Франции, но лесные колдуньи здесь обычное дело; фантазия Гироди на месте. Это странное и непредсказуемое кино чертовски трудно описать; по мне, так Гироди снял развернутый поэтический римейк одного единственного кадра, из фильма Пола Моррисси "Плоть" – голый Джо Далессандро с младенцем. Причудливое странствие Лео от творчества к отцовству, от одиночества к попытке построить семью и обратно, в асоциальную свободу, о, наконец, черной дыре до рождения и после смерти. И все это в формате шаловливой секс-сказки, с черным юмором и цитатами из Густава Курбе.

"Rester verticale" ("Вертикаль/Стой прямо"), режиссер Ален Гироди

Стопроцентный новичок конкурса – немка Марен Аде. Ее дебют 2003 года "Лес для деревьев" строился на нагнетании неловких ситуаций, связанных с комплексами фрустрированной героини, учительницы начальных классов. Дебют длился 83 минуты. Сделавшая за 12 лет всего один фильм – известный в России под неадекватным названием "Страсть не знает преград" – к третьему полному метру Аде размахнулась: "Тони Эрдманн" идет 162 минуты. А смысл? Нет, это теплый, славный фильм об отношениях отца и взрослой дочери, в нем есть вещи тонкие, есть – неожиданные, но повторов больше, и принцип ровно тот же, что и в дебюте – серия неловких моментов, правда, без нервозности и лишнего драматизма. Дочь – бизнес-леди, консультант по переводу нефтеперерабатывающего предприятия на аутсорсинг, что чревато крупными сокращениями, женщина с подконтрольными эмоциями и железной хваткой. Отец (кстати, учитель в средней школе) – неугомонный шутник, добряк и анархист по природе; смешная вставная челюсть всегда под рукой. Тони Эрдманн – вымышленное имя, для перевоплощения, тоже своего рода комический аксессуар. Все происходит в Бухаресте, что придает ряду сцен симпатичное сходство с румынской волной. И вообще все чертовски симпатично – как в хорошем сериале (если бы не пара алкогольно-наркотических эксцессов и небольшая, но важная толика обнаженки, фильм бы пришелся впору даже каналу "Россия").

В дополнение к разговору о хронометраже. Вот чертовски талантливый израильтянин Надав Лапид – член жюри параллельной программы "Неделя критики" – показал "коротышку" "Из дневника свадебного фотографа": уложился в 40 минут, сказал много важного на тему брачных и внебрачных отношений. Прекрасен уже пролог: герой вспоминает свой первый, неудачный опыт съемок свадеб, когда он думал, что горящая красная надпись rec означает неработающую камеру и в итоге снял только случайные кадры – потолки да ноги гостей – после чего заключает, что это и есть настоящая супружеская жизнь.

Выдержка "Из дневника свадебного фотографа" с английскими субтитрами, режиссер Надав Лапид

Возвращаюсь к "Особому взгляду", где максимум новичков, подобранных по принципу контрастного душа: следом за Диабом идут "Персональные дела" палестинской дебютантки Махи Хадж (милая и необязательная семейная комедия о жизни арабской династии на оккупированных территориях), потом – "Ученик" впервые приезжающего в Канн Кирилла Серебренникова, потом – еще один дебют, франко-бельгийская "Танцовщица" Стефани Ди Джусто. Кстати, национальное разнообразие программы несколько ложное: и у Диаба, и у Хадж, и у большинства как бы экзотических участников есть французские копродюсеры. А у Серебренникова нет, но это не помешало Тьерри Фремо заметить картину. Кирилл – режиссер стереоскопический, его вольная экранизация пьесы Мариуса фон Майенбурга "Мученик" – о школьнике, выбравшем Библию в качестве оружия для борьбы с миром, – не укладывается в жанровое и тематическое прокрустово ложе. Это провокационный аналог поэтической строчки Василия Шумова "Религия – это бомба замедленного действия", социальная сатира, комедия нравов, нежное и трагическое высказывание о юности, исследование механизма диктатуры – бездонный фильм.

"Ученик", режиссер Кирилл Серебреников

После него совсем неловко смотреть "Танцовщицу", основанную на реальной истории Фуллер, танцовщицы конца XIX века, самоучки и изобретательницы танца бабочки, открывшей талант Айседоры Дункан. На уровне синопсиса – интересно, имена братьев Дарденн в качестве продюсеров интригуют, на выходе – открыточно красивая дребедень. Дело в том, что Стефани ди Джусто не рефлексирует по поводу слащавости модерна или законов мелодрамы. Ей и впрямь нравятся кружения под музыку Вивальди в развевающихся белых балахонах, она всерьез считает, что романтический воздыхатель – граф-кокаинист – должен быть лакированным красавцем с щегольскими усиками, а нераскрытую сложность его внутреннего мира должны передавать абстинентная испарина и бледность. Главной героине вне сцены дозволяется лишь страдать и изредка выдавать улыбку мученицы, ну а Айседора-Изадора – просто стерва с точеной фигуркой, разбила сердце Фуллер и была такова.

Если одни режиссеры оказываются рабами жанра, идут у него на поводу, то другие – подчиняют себе. Как Пабло Ларраин, автор показанного в "Двухнедельнике режиссеров" "Неруды" (Ларраин – вполне себе дракон "Двухнедельника", участвует в параллельной секции в третий раз). Назвать его байопиком – все равно что назвать биографическим фильмом "Хэммет" Вендерса. Травматический опыт чилийской истории Ларраин уже переплавлял – в патологический триллер о серийном киллере ("Тони Манеро") и патологоанатомическую драму ("Post mortem"), стилизованную под телевидение 1980-х хронику ("Нет") и гиньоль ("Клуб"). (Вне конкурса показали "Изгнание" Рити Пана, как и Ларраин, привязанного к кровавой истории – своей родной страны, Камбоджи. Пан тоже развивает одну тему в разных направлениях; "Изгнание" оказалось гипнотическим видеоартом).

"Неруда", режиссер Пабло Ларраин

Ларраин на этот раз сделал нуар – со всеми классическими составляющими, включая рир-проекцию. 1949-й год, заглавный, но не единственный главный герой Неруда – сенатор и поэт в бегах, по следам которого идет наймит подлого президента Гонсалеса (постоянный актер Ларраина Альфредо Кастро сыграл крошечную, но эффектную роль), безродный полицейский шпик Оскар, мнящий себя внебрачным сыном основателя чилийской полиции Пеллюшона (Гаэль Гарсиа Берналь).

Сыщик сопровождает происходящее закадровыми комментариями: Ларраин, в свою очередь, далек от апологетики революционного поэта, ирония разъедает фильм, снятый будто бы скептическим взглядом Оскара Пеллюшона. Герой Берналя щедр на саркастические и неглупые замечания, вроде "коммунисты ненавидят работать; они предпочитают взрывать церкви – там они чувствуют, что живут". Устами другого персонажа Ларраин уточняет: обещанное Нерудой и Ко равенство приблизит всех к его богемному существованию или низведет революционера до уровея прола? "Приди большевики к власти, он стал бы первым в списке на расстрел", – замечает Оскар. Затрагиваются и неудобные темы: бедность и тяготы – прекрасный источник вдохновения; всякая власть нуждается в "официальном" диссиденте, и чем он талантливей, тем более это лестно для власти. Чем дольше длится игра Неруды и Пеллюшона в "кошки-мышки", тем дальше фильм от жизнеподобия. Морок сгущается, разрешаясь диковинным финалом; катарсис – не катарсис, но близко к нему.