В третьем репортаже Зары Абдуллаевой – «Аустерлиц» Сергея Лозницы. 

Сначала мы видим шевеление людей за листвой деревьев. Похоже, в парке. Потом – толпу на дороге. Камера отстраненно наблюдает за потоком, стремящимся к воротам со слоганом ARBEIT MACHT FREI. Толстые, тонкие, молодые, старые, с детскими колясками, парочки, одиночки. И все фоткают себя при входе в мемориал. И еще один из. Под названием Заксенхаузен. Вот парень в майке с принтом JURASSIC PARC, снятый недаром, хоть и мимолетно, покрупнее. Туристы как туристы. Потом они окажутся на территории музея. Пройдутся по баракам, постоят в очереди с бутербродами, чтобы в одиночную камеру на секунду зайти и выйти. Послушают аудиогид или экскурсоводов. Промолчат на дежурный вопрос, есть ли вопросы, комментарии. Снимутся и сделают селфи у газовых камер. Посидят, отдохнут. Очень жарко. Кто-то бутылку с водой на голову поставит, чтобы с ней тоже сфоткаться.

90 минут камера спереди, сзади, через окна бараков снимает экскурсантов, посещающих территорию бывших концлагерей, ставшую музеем.

Если бы Сергей Лозница не назвал свой фильм «Аустерлиц», то сказать было бы можно, что он (у)довольствовался мизантропической съемкой экскурсионного аттракциона. Но отсылка к роману «Аустерлиц», да и вообще к творчеству В.Г. Зебальда тут принципиальна. В таком случае фильм Лозницы – концепт. Размышление о существе и контроверзах «мест памяти», а не поверхностное визуальное предъявление еще одного «диснейлэнда» и осуждение фанатов селфи на уровне фейсбучного ажиотажа.

«Аустерлиц» 

Разумеется, зрителям, не знакомым с отношением Зебальда к прошлому, к его изображению, к темам памяти и разрушения, «Аустерлиц» Лозницы останется памяткой кочующих там-сям туристов, заинтересованных разве только в документации своего присутствия в любых музейных зонах. Но штука в том, что людям так себя вести даже в подобных мемориалах, если уж они решили – решились – их посетить, вполне естественно. Как бы «ужасным» это ни казалось. И как бы ужасно это ни было.

Беспристрастность взгляда Лозница, снимающего, не опускаясь до политкорректной сентиментальности или презрения к этим путешественникам, резонирует повествовательному стилю Зебальда, внедряющему в свои тексты фотографии, которые взывают к ответной реакции читателей. А теперь – зрителей «Аустерлица». Вопрос заключается не в том, как поудачнее реализовать кураторский проект подобных мемориалов и не о бесчувственности их посетителей. Что мы знаем о них, кроме того, что их память – и иного не дано – редуцирована фотографическим свидетельством «я там был...»?

Повествователь романа «Аустерлиц», оказавшийся у крепости Бреендонк, где был концлагерь, спустя много лет после первого посещения в 60-е годы, пишет, что посетителей прибавилось, «на стоянке ждало несколько автобусов, а внутри, у кассы и возле киоска, вертелись ярко одетые школьники». Неподалеку от крепости он читал книгу некоего литературоведа, о котором ему рассказывал его случайный знакомец по фамилии Аустерлиц. В этой книге рассказывалось о человеке, разыскивающем своего деда. Дед умер после Первой мировой, а бабка уехала из Литвы в южную Африку и поселилась рядом с алмазными рудниками. Читая о разрезах этого рудника, автор той книги видел по другую сторону обычной жизни ее непостижимую противоположность – бездну, ставшую для него символом «канувшей праистории его семьи и его народа, истории, которую... никогда уже не извлечь из поглотившего ее мрака».

«Аустерлиц» 

Какую историю может извлечь обычный турист в Заксенхаузене, нам совершенно неведомо. Во всяком случае, простодушные селфи безобиднее свидетельств, записанных Светланой Алексиевич, о том, что в сталинские лагеря можно попасть туристом. Для полноты ощущений (зазывает реклама) там могут выдать лагерную робу, кирку, а после осмотра отреставрированных бараков организовать рыбалку. В той же книге «Секонд хэнд» Алексиевич вспоминает слова своего отца: «Лагерь пережить можно, а людей нет».

«Аустерлиц» Лозницы свидетельствует о вегетарианском туризме. Но тема эта открыта для размышлений.