Специальным гостем недавно завершившегося в городе Иваново фестиваля «Зеркало» стал актер и режиссер Жан-Марк Барр. Известный в первую очередь многочисленными ролями в фильмах Ларса фон Триера, в Иванове он также представил фильм «Зерно», в котором исполнил главную роль. В преддверии московского показа «Зерна» Светлана Семенчук расспросила Барра о его собственных режиссерских работах и о свободе во всех ее проявлениях.

СВЕТЛАНА СЕМЕНЧУК. Если бы можно было описать режиссерские работы одной фразой – это была бы «внутренняя свобода»...

ЖАН-МАРК БАРР. Внутренняя свобода в невозможной любви!

Да, точно. После просмотра ваших фильмов, созданных десять-двадцать лет назад, приходит осознание, сколько в нас комплексов и ограничений. Кроме того, возникает чувство похожее на ностальгию, создается впечатление утопии, поскольку едва ли можно встретить таких людей, как ваши герои, в реальной жизни. Очевидно, это связано с личными взглядами и убеждениями.

– Первые три моих фильма были о свободе, но не о простой вольности, а о свободе, похожей на прекрасную сказку. Мои персонажи осознают, что они не готовы к свободе, а когда все же открывают ее для себя, то понимают, что это единственное, чего они действительно желают. Как бы банально это ни звучало, настоящая свобода – это смерть. Мы видим несправедливость (например, то, как другие люди подвергаются пыткам), но остаемся лишь молчаливыми соучастниками. Часто нам кажется, все, что мы почти ничего не можем сделать, но если в этой жизни мы в силах преследовать божественное безумие бунта, то мы обязаны ему поддаться. Именно через бунт мы медленно двигаемся к подлинной человечности.

Такие фильмы, как «Слишком много плоти» (2000), «У каждого своя ночь» (2006), «Сексуальные хроники французской семьи» (2012) сложно представить снятыми сегодня, в эпоху политкорректности…

– Я часто думаю об этом. Если вы внимательно посмотрите на персонажей любого моего фильма, то увидите, что они живут под чудовищным давлением. И, тем не менее, – находят свободу в единственном незавоеванном пространстве, которое им осталось – в собственном теле. Тело – вот единственное пространство, принадлежащее человеку. Именно об этом шесть фильмов, сделанных мной совместно с Паскалем Арнольдом[1]. Все связано: если вы можете защитить ваше тело, то у вас есть возможность и спасти душу, а значит – отстоять свою индивидуальность. Через сексуальность мы пытаемся достичь эти цели… Но опасность кроется в том, что если кто-то или что-то получает контроль над вашей сексуальностью, то он или оно могут вас полностью контролировать. Мы хотели бросить вызов этому обществу. Обратите внимание, что двадцать лет назад не полемизировали о транссексуалах, лесбиянках, геях, трансгендерах – это была во многом табуированная, почти неизвестная и малоотрефлексированная тема, окутанная мифами. Крайне небольшое количество людей тогда открыто говорили об этом. С тех пор появилось много фильмов, книг, картин о сексуальном освобождении, о сохранении свободы своего собственного выбора, о том, что лишь один человек владеет вашим телом, и это вы сами. Для нас именно это было очень важно.

«Слишком много плоти»

Многие делают ставку на свободный интернет, но с недавних пор и он стал сильно цензурирован. Когда я готовилась к этому разговору, то нашла одно из немногих ваших интервью на русском языке – но не смогла его прочитать, просто кликнув на ссылку, потому что оно опубликовано на одном из сайтов, заблокированных на территории Российской Федерации.

– Я сталкивался с подобными блокировками в Турции, хорошо понимаю, о чем идет речь. Похоже, я вырос в самое либеральное время – в 1970-е годы. Мне кажется, эта атмосфера сохранялась в определенной мере и в восьмидесятые, и отчасти в девяностые годы. В 1980-х появился СПИД – и это внезапно перевернуло все, подвело черту. С тех пор общество склонялось то в сторону консервативных взглядов, то в сторону либеральных… произошел разлом. И сегодня мы живем в мире, где чистая свобода – весьма редкое явление. На мой взгляд, нам нужны персонажи, вдохновляющие нас быть свободными, внушающие смелость, подталкивающие следовать своему любопытству в желаниях. И последнее, что нам осталось, – это возможность исследовать нашу сексуальность, которая для меня является синонимом человечности. Это небольшое пространство, похожее на тюремную камеру, но все же это наша обитель свободы.

Все ваши фильмы, даже чувственные и как бы обнаженные, всегда содержат в себе элемент провокации.

– Мой первый фильм был снят в рамках Догмы[2]. Мы делали его в Париже. Все, что только можно представить себе на улицах этого города, попадало в объектив нашей камеры без всякого разрешения и абсолютно бесплатно. Люди думали, что мы просто туристы. Тогда мы поняли: это наш шанс. Я делал три первых своих фильма как сорежиссер и сопродюсер, сам держал камеру, писал сценарий… Благодаря цифровой технологии я почувствовал, что действительно могу оставить свой след. Но независимое кино – это не промышленный продукт, пугающий своей однородностью, поэтому я присоединился к Догме, а потом продолжил снимать фильмы уже вне этого направления. Догма демистифицировала процесс создания фильма. Оказалось, что вы можете найти 4-5 человек в команду, необходимое количество хороших актеров и спокойно снимать свое кино.

Когда вы приступаете к работе, вам нужно организовать все, все придумать и расписать, и если у вас есть хоть немного съемочного опыта, то вам совсем не захочется идти к кому-то и просить пять миллионов евро. После такого договора вы неизбежно потеряете контроль над воплощением своей идеи. Продюсеры всегда озабочены финансовой стороной производства, а если это телевизионный проект, они вдобавок волнуются из-за формата и рейтингов. К счастью, в 1998-2003 годы у нас было окно свободы. Появление и распространение цифрового изображения дестабилизировало привычные схемы фильмопроизводства и его экономику. Система была обнулена. Производственные расходы сократились на одну десятую часть, и этого оказалось более чем достаточно. Произошла настоящая демократизация кино.

Мы воспользовались моментом и создали «Трилогию о свободе». «Любовники» – о свободе любить, кого угодно и где угодно; «Слишком много плоти» – о свободе сексуальности и удовольствия; «Просветление» (2001) – о свободе мысли и духа. Мы сняли три фильма за три года: один в Париже, другой в Иллинойсе, третий в Индии. Сегодня мне кажется, что мы могли бы сделать больше. Мне очень нравилось быть частью того времени, ощущать абсолютную свободу в создании фильмов. Эта свобода внезапно становится наркотиком – стоит вам распробовать ее, как вы уже «подсели». Это билет в один конец. Как критик вы должны об этом знать. Я уверен, что вас вдохновляют такие вещи.

«У каждого свой ночь»

У нас была возможность со сцены произнести речь в поддержку режиссера Олега Сенцова, который осужден на двадцать лет и сейчас держит бессрочную голодовку[3]. Благодаря организаторам фестиваля «Зеркало» и зрителям, сидящим в зале, это стало возможно. Никто не вырывал микрофон, не выгонял со сцены, не сделал вид, что не понимает, о чем речь, или что это не имеет никакого значения. Приятно было видеть в Иванове людей, устраивающих одиночные пикеты возле кинотеатра в поддержку Сенцова. Еще приятнее то, что никто из тех, кто сегодня был в зале, не остался равнодушен.

– Вы должны бороться. Если у вас есть будет только иллюзия свободы, вы не можете ни создавать искусство, ни познавать его. Заключение под стражу каждого журналиста, художника, кинематографиста или литератора убивает культуру. Я надеюсь, что вскоре Сенцов сможет выйти. Его должны отпустить.

У нас есть основные законы, стесняющие свободу выражения в кинематографе напрямую. Например, существуют ограничения на показ курения или употребления алкоголя.

– Ты шутишь?

К сожалению, нет. Есть только несколько лазеек. Например, персонаж может быть отрицательным, а курение должно быть обусловлено исторической эпохой. Фильмы о членах ЛГБТ-сообщества показывать практически невозможно, потому что формально они попадают под закон о пропаганде.

– Я видел замечательный фильм Игоря Волошина «Я» (2009). Действие происходит в 1990-е, и герои ведут себя очень раскованно - курят, принимают наркотики...

Этот фильм был снят почти десять лет назад, и он не вышел на широкую аудиторию.

– Но люди знают о нем.

Конечно, но у него не было широкого проката, и едва ли его покажут по центральному телевидению. У вас сложилась репутация очень смелого актера, готового на любые роли. Есть ли какие-то условия или какая-то роль, которую Вы бы не согласились сыграть, или какой должна быть ситуация, чтобы вы отказались от работы?

- Если мне платят, я играю. Жесткая принципиальность в выборе ролей может привести к тому, что интересных предложений будет совсем мало. Раньше я мог позволить себе работать не слишком много, потому что мне необходимо было лишь платить за аренду жилья и кредит за автомобиль. Но три года назад у меня появился сын, о котором мне необходимо заботиться. В этой ситуации я делаю все, чтобы моя работа в коммерческих проектах так или иначе имела смысл. В последнее время я часто я говорю молодым актерам, что важно находиться в профессии. Каждая новая работа дает новый опыт. Нужно учиться быть хорошим актером даже в плохом фильме. Возможно, кто-то заметит вас, и затем появятся более привлекательные предложения.

Ваша последняя режиссерская работа – «Сексуальные хроники французской семьи» вышла в 2012 году. С тех пор прошло довольно много времени, работаете ли вы над чем-то сейчас?

– Времена изменились. Французские студии, кинотеатры и прокатчики переживают кризис – они находятся под контролем американских компаний, диктующих свои условия. Несмотря на это, мы продолжаем снимать независимое кино, стараемся найти частных инвесторов. Возможно, платформы вроде Netflix будут заинтересованы в продвижении подобных фильмов. Однако и здесь не все так просто: мы оказываемся в заложниках и сильно рискуем, потому что Netflix называет свою цену только тогда, когда вы уже заканчиваете фильм. Нет никаких предварительных договоренностей.

В данный момент мы работаем над двумя картинами. Первая – история о чем-то вроде Tinder 1930-х годов во Франции. В то время жил один джентльмен, создавший полузакрытый клуб с определенным уставом. Согласно его правилам, вы можете вступить в общество только если знаете кого-то, кто уже в нем состоит. Если вас принимают, вы получаете список с именами всех остальных членов клуба. Это сообщество, в котором возможны любые варианты отношений, в том числе и сексуальных. Однако приватное общение всегда ограничивается одной встречей. Таковы правила. В то время во Франции происходили серьезные изменения, в том числе в отношениях между мужчиной и женщиной, открылось принципиально новое измерение.

Другой фильм, над которым мы работаем, называется «Инстинкт искушения» (Instinct in Temptation). Действие происходит в провинциальном французском городе, где очень сильны ультраправые настроения. Однажды в этот городок переезжает семья, покупает там дом, чтобы обосноваться. У них сын – юноша, который на самом оказывается девушкой, и он приводит с собой девушку, которая на самом деле парень. Мы пытаемся получить финансирование на этот фильм последние два года, но все очень сложно.

«Сексуальные хроники французской семьи»

Вы участвуете в создании этих фильмов только как режиссер? Можно ли будет увидеть вас в этих картинах?

– Нет. Я предпочитаю снимать молодых и красивых людей. Кроме того, мне больше нравится самому держать камеру, нежели находиться по ту сторону объектива. Мой соавтор Паскаль Арнольд работает с актерами, а я отвечаю за процесс съемки. Мы все обсуждаем заранее. Паскаль – единственный человек, который руководит фильмом наравне со мной. Съемка фильма – завораживающий процесс: то, что существовало только в твоем воображении, становится видимым, обретает плоть.

[1] Паскаль Арнольд (р. 1960) – сценарист и режиссер. Соавтор фильмов Жана-Марка Барра.

[2] Режиссерский дебют Жана-Марка Барра – «Любовники» (1999) снят в рамках направления Догма 95, идейными вдохновителями которой были Ларс фон Триер и Томас Винтерберг. Манифест Догмы опубликован на русском языке в №12 журнала «Искусство кино» за 1998 год в переводе Нины Цыркун.

[3] Разговор с Жаном-Марком Барром состоялся в день закрытия фестиваля, когда шел 35 день бессрочной голодовки Олега Сенцова, о чем на церемонии закрытия «Зеркала» напомнили Андрей Карташов (от имени жюри молодых критиков «Голос») и Марина Разбежкина (от имени основного международного жюри). На момент публикации текста с начала голодовки прошло 40 дней.