На состоявшемся в Санкт-Петербурге фестивале West Wind, ежегодно привозящем в Россию современные европейские картины, в разные годы номинированные на «Оскар», правит бал кино солидное, академическое, традиционное. Тем более неожиданно и приятно было обнаружить в ассортименте нынешнего года вторую часть трилогии «Тысяча и одна ночь» одного из самых эксцентричных и изобретательных современных режиссеров, любимца критиков и выходца из кинокритической среды Мигеля Гомеша. ИК уже писал о этом амбициозном и игривом проекте по случаю каннской премьеры. Теперь, по случаю петербургской премьеры, о фильме рассказывает Инна Кушнарева.

Проблема фикшн и нонфикшн всегда занимала португальского режиссера Мигеля Гомеша. В «Тысяча и одной ночи» ему снова удалось прийти к их органичному синтезу: здесь они на редкость легко и беспроблемно располагаются рядом и даже перетекают друг в друга. Документальное кино о современном состоянии Португалии с историями самых маленьких и заурядных людей и гипер-фикшн о Шахерезаде со всеми атрибутами – шелками, чалмами, халатами, томными девами, спелыми фруктами, музыкой и танцами. Мир восточной роскоши и экзотики в фильме слушает рассказы не о небывалых чудесах, а о мире повседневном, простом и неспектакулярном. Именно они призваны продлить жизнь рассказчицы.

От одной части фильма к другой характер этих рассказов меняется. В первой части – «Беспокойный» – они еще стараются быть занимательными, завлечь и задеть за живое. Новелла о представителях государства и Всемирного банка, которым странствующий волшебник даровал вечную, неутихающую эрекцию, достойна современного «Декамерона». Затем свою историю рассказывает петух, попавший под суд: в итоге это история о безумной, в буквальном смысле сжигающей любви. Даже истории простых людей, которые они сами рассказывают в новелле «Великое купание», представлены как «великолепные» и «необычайные».

Во второй части, «Отчаявшийся», развлекательность спадает: за минималистским вестерном о Симау по кличке «Без кишок» следует пьеса в стиле Брехта «Слезы судьи», в которой, правда, на равных дают показания в суде люди, животные, джин и 11 малолетних любовниц китайского миллионера, а затем история о собачке Дикси, которая, в отличие от петуха, ничего не рассказывает, а только переходит от одних хозяев к другим как «машина любви и забвения». Фильм как будто пытается удержать внимание зрителя за счет мимимишной собачки, на протяжении эпизода сменившей не только несколько хозяев, но и несколько курточек. Судьба собаки, впрочем, не такая шаткая, как у ее хозяев-прекариев – они меняются и даже умирают, а ей хоть бы что.

«Тысяча и одна ночь. Часть вторая: Отчаявшийся»

В третьей части, «Очарованный», Шахерезада начинает откровенно халтурить: пересказывает Википедию о роли зябликов в теории Дарвина (в ход пошел инфотейнмент) и несколько ночей подряд ведет рассказ о птицеловах, готовящих к конкурсу своих зябликов. Рассказ, уже не закадровый, а через титры, превращается в поток занудных сплетен, как будто пересказанных соседями, но при этом от картинки, документальных съемок героев не оторваться (в исходном материале ее было еще больше на несколько часов). На людей интересно смотреть, а вот знать их истории совершенно необязательно. Фильм как будто говорит в конце: нонфикшн, жизнь как таковая, побеждает фикшн, «историю», «сюжет». При этом в начале третьей части Гомеш отпускает Шахерезаду порезвиться на воле: спеть, сплясать, закрутить с таинственным Гребцом и с Багдадским вором. Шахерезада уже справляется со своей задачей «на автомате». «Зачарованный» – это, видимо, и есть кровожадный султан.

«Тысяча и одна ночь. Часть вторая: Отчаявшийся»

Эмблематический эпизод «Тысяча и одной ночи», в котором взрывается выбросившийся на сушу кит, очевидно, так или иначе отсылает к Левиафану. Левиафан, как известно из известной иллюстрации к книге Гоббса, состоял из людей. Взрыв должен означать распад социальных связей. Левиафан, взорвавшись, должен был бы в буквальном смысле распасться на анатомы – людей. Однако в фильме Гомеша, темой которого стали экономический кризис, бедность, безработица, отсутствует ощущение аномии – одиночества, отделенности, разобщенности. Это фильм о сообществах. Сообщество рабочих, уволенных с судоверфи; потом сообщество участников Великого Купания, заплыва в холодном море на Новый год; наконец, сообщество птицеловов. Шахрезада – и та член большого творческого коллектива багдадских девственниц, скрывающихся от султана на острове и предающихся там разгулу и сочинительству. Пес Дикси становится посредником между пожилой и молодой парой и вообще между жильцами кондоминиума, хотя он и не спасает пожилую пару от самоубийства. Попавший под суд петух тоже дает повод для непрерывного общения. Во второй части уже другой суд происходит на открытом пространстве, на котором собираются множество людей, оказавшихся звеньями в единой цепочке мелких проступков и крупных преступлений. Это другая, темная сторона коллективности: все связаны со всеми и эта связь – вина. И только судья, взявшаяся распутать одно дело, но тут же погрязшая во всех остальных, плачет от одиночества и бессилия. Закоренелый бандит Симау-«Без кишок» –  принципиальный одиночка, но и он в итоге дает себя арестовать, возможно, не выдержав самоизоляции от мира. Сама это неустранимая коллективность бытия отражается в избыточной множественности микро- и макросюжетов и историй. Как будто повествование не движется, а только бесконечно копошится.

«Тысяча и одна ночь. Часть третья: Очарованный»

«Тысяча и одна ночь» рассказывают о периоде навязанного Португалии режима жесткой экономии, но сам Гомеш уходит в бесконечную трату. Этот фильм – акт потлача. В самом начале Гомеш появляется в кадре в роли режиссера, переживающего свой собственный кризис и прячущегося от съемочной группы. Но потом и он, и фильм как будто взрываются творческой энергией. Это уже не один фильм и даже не трехчастное полотно: это истории внутри историй внутри историй, множество фильмов, иногда начатых и брошенных по ходу дела. Каждая история, взятая по отдельности – мелкий факт повседневности. Все вместе собираются в сумасшедший калейдоскоп. Возможно, Гомеш ничего не оставил на долю других португальских режиссеров, «все понадкусывал». Его ответ на политику жесткой экономии – нарративная избыточность ради нее самой. Удивительным образом принцип anything goes блестяще работает на фильм. Гомеш не приукрашивает мрачную, депрессивную реальность, он ее раскрашивает, так что даже самые скромные эпизоды из жизни не кажутся блеклыми и невыразительными рядом с выдуманной багдадской роскошью.