1

Разговор о «Проруби» имеет смысл начать с того, кто ее прорубил. Выдающийся деятель независимого российского кино, режиссер и продюсер Андрей Сильвестров последние десять лет стабильно выпускает самые радикальные и экстравагантные картины – не оппозиционные, а, скорее, перпендикулярные и мейнстриму, и артхаусу, и высоколобому авангарду. Присланный к нам прямиком из 90-х, Сильвестров свидетельствует о фантастической свободе, легкости и непредсказуемости настоящего творчества.

И о том, как важно ставить оригинальные художественные задачи, не размениваясь на плетения кружев внутри известных стилевых и жанровых моделей.

Что бы ни снимал (или продюсировал) Сильвестров – уникальный бенефис Владислава Мамышева-Монро в роли Орловой («Волга-Волга», совместно с Павлом Лабазовым) или радикальный патафизический сюрреализм (оба «Бирмингемских орнамента» совместно с Юрием Лейдерманом), профсоюзную драму о рабочем движении («За Маркса» Светланы Басковой) или психотрип по мотивам рассказа Мамлеева («Мечта олигарха» Олега Хайбуллина), русскую космическую «мифогенку» («Эликсир» Даниила Зинченко) или космополитический философский комикс («Тетраграмматон» Клима Козинского), – его фильмы всегда отличает авторская свобода, а заодно и дистанция от основного кинопроцесса с его рудиментарными поисками правды и неуклюжей борьбой за зрителя.

Эти проекты практически ничего не говорят об их продюсере – кроме того, что это человек широких взглядов, очевидно, с юмором и, судя по всему, готовый рисковать. Иначе говоря, работать с самыми разными исходниками, за исключением разве что уныло реалистических.

На этот раз Сильвестров вновь продемонстрировал свой вкус к соавторству, пригласив драматургов Андрея Родионова и Екатерину Троепольскую написать эпическую поэму для фильма о современной России. В результате получились две совершенно не похожие друг на друга «Проруби» – театральный спектакль, поставленный в Центре имени Мейерхольда, и фильм. Вооруженный обнадеживающим слоганом «Народу будет тепло», фильм украсил собой главный конкурс 28-го «Кинотавра».

«Прорубь»

2

«Прорубь» начинается с крупного плана человека, уснувшего перед включенным телевизором (поэт Андрей Родионов, не только написавший поэму, но и сыгравший одну из главных ролей). Его сменяют другие телезрители, поодиночке и группами. Мы видим галерею компатриотов всех возрастов и сословий. В отличие от уснувшего персонажа, они смотрят телевизор внимательно – не отрываясь и даже не моргая. Подростки и пенсионеры, алкоголик и домработница, влюбленные и семейные не просто проводят досуг или убивают время с помощью «голубого экрана» (как сказали бы совсем в другую, уже далекую эпоху). Они заворожены им, их внимание полностью поглощено сиянием телеэфира, озаряющим их застывшие лица бледным, холодным светом. Эти эпизоды заставляют вспомнить идею Кристиана Метца, высказанную в книге «Воображаемое означающее. Психоанализ и кино», что просмотр кино (и телевидения) – это совершенно особый ментально-чувственный перцептивный акт. Важно, что повсюду в этих домах телевизор не только транслирует новости, но и, подчеркивая двусмысленность слова «свет», служит основным или единственным его источником – точно, как окна у Вермеера, чьи полотна режиссер «Проруби» специально пересмотрел во время съемок. Использованный в этих сценках рапид придает малоподвижным фигурам зрителей сходство с живыми мумиями, превращает их редкую мимику в мучительные гримасы, а дым сигарет или пар сварившихся сосисок – в клубы таинственного алхимического варева. Эффект торжественности усиливает неопределенно-мрачная музыка.

Меж тем по ТВ рассказывают про новое повальное увлечение – рождественские купели. Жители столицы массово ринулись купаться в зимних прорубях («всего ожидается, что в купели нырнет один миллион москвичей»). Звезды шоу-бизнеса окунаются под вспышки фотокамер, пресса публикует списки «безопасных», «рекомендуемых» прорубей; дав советы, как правильно погружаться в ледяную воду («разотрите тело жиром бобра или карпа, не погружайтесь в прорубь больше чем на три минуты»), телеведущий не забывает упомянуть, что от грехов этот ритуал не избавляет. Есть и те, кто реагирует на рождественский ажиотаж критически, а в глазах большинства – кощунственно. Однажды при большом скоплении народа из проруби вылезает аквалангист в полной водолазной амуниции, который, будучи задержан и увезен сотрудниками правоохранительных органов, успевает, сняв маску, несколько раз прокричать: «Иисусу было тепло!» Акция неизвестного радикального художника будет проанализирована известными деятелями культуры, в которых легко опознать прототипов.

Вскоре – и не откуда-нибудь, а из «президентской проруби» – появится еще один персонаж – говорящая щука. Носительница тайных знаний, она дает телеканалам комментарии о будущем и встречается с президентом, который просит ее, off the record, увеличить нефтяной запас страны. В оставшееся время (фильм едва превышает час) зритель еще ознакомится с семейным и водочным кризисом в комедийном сериале (сюжет которого перерастет в историю Орфея и Эвридики), побывает на подводном ток-шоу, увидит задержание беглого олигарха, станет свидетелем и других событий. Даром речи в «Проруби» наделены лишь герои телевизионной, экранной реальности, и изъясняются они исключительно стихами, преимущественно афористическим дольником.

«Прорубь»

3

Пятый режиссерский полный метр Андрея Сильвестрова с первых кадров определяет правила игры. Перед нами остросоциальный гротеск, опасно близкий к оригиналу и местами неотличимый от него; окарикатуренная, шаржированная реальность, хоть и альтернативная, с элементами волшебной сказки, но до оторопи совпадающая с современной Россией как в квазирелигиозном и традиционалистском реваншизме, так и в стилистике бессрочного карнавального делирия, настойчиво насаждаемого федеральными медиа, которые пытаются подменить им здравый смысл, политику и вопросы о настоящем и будущем.

Любая отечественная картина на столь животрепещущую тему заведомо обречена на пристальное внимание, но Сильвестрова очевидно не прельщало ни сатирическая, условно «салтыков-щедринская» трактовка этого материала, ни, казалось бы, напрашивающийся заход на смежные территории востребованной ныне социально-этической диагностики в духе Андрея Звягинцева или Сергея Лозницы с их убедительными и неутешительными приговорами российскому обществу. Образ телевизора как проруби-окна, облучающего, гипнотизирующего и формирующего аудиторию, может показаться близким вселенной другого страшного фильма-обвинения наших дней – «Дуракам здесь не место» Олега Мавроматти (собранного из чужих видеороликов и выпущенного тем же Сильвестровым). И все же в деле осуждения чего и кого бы то ни было – власти или ее подданных – Андрей Сильвестров нам не союзник: для этого он чересчур свободен от ригоризма, в том числе оправданного и уместного. Даже в наиболее патетических частях «Проруби» – сценах зрительского транса под торжественную музыку – можно разглядеть элементы комизма, снижающего нашу идентификацию с увиденным и градус нашего праведного негодования. И вот тут основное зрительское затруднение: несмотря на мощную потенцию изначального сатирического узнавания, фильм стремится выскользнуть из как бы реализма в неопределенное пространство сложного художественного эксперимента. Не случайно и президентом здесь седовласый Булат Царев (Дмитрий Брусникин), не имеющий визуальных аналогов ни в нынешней реальности, ни в (прогностически) отдаленной. Тем самым авторы переводят разговор о России в плоскость метафизическую, вневременную.

Сильвестров и раньше работал с «политикой» как бы по касательной – конвертируя горячие медийные сюжеты в чисто художественные коллизии. Не уклоняясь от ответственных и радикальных, он избегал прямых политических высказываний. Герои «За Маркса» проживали классовую «стадию зеркала», как бы впервые узнавая себя в пролетариате. В замечательной, но мало кем виденной постановке режиссера Алексея Ковальчука «Владимир Великий» (по мотивам пьесы Дюрренматта, Сильвестров выступил продюсером) государь, осознав тщету любых усилий, выбирал между бездействием и недеянием. Тираноборческие выпады первого и второго «Бирмингемского орнамента» терялись среди многих других, иногда более важных и принципиальных заявлений – о природе творчества и бытия, о связи этики и эстетики, об онтологии и воображении.

Похожий процесс происходит и в «Проруби»: щедрые порции очередных «чудесатых» новостей не усиливают, а девальвируют публицистический заряд, карнавально деполитизируют политическую ткань на манер телевизионного зомбирования потреблением и удовольствием. Двенадцать лет назад в фильме «Пыль» Сергей Лобан догадался, что постсоветское телевидение с его вечным Петросяном – это и есть загробный мир «дорогого россиянина», его вечная телебанька с пауками. Как песня и танец в мюзикле Брюно Дюмона «Жаннет: детство Жанны д’Арк» с его странной музыкой и хореографией символизируют нераздельность природного и надприродного начал, так и стихотворная речь персонажей «Проруби» подразумевает не искусство поэзии, не богатство образной речи и даже не победивших в исторической перспективе лебядкиных, но мнимую непосредственность тотально искусственного мира. А также культурное жизнеподобие мертвых, выглядящих живыми и говорящих по-человечески лишь по ту – виртуальную, обманчивую – сторону экрана. Легко предположить, что стихотворная организация речи этих антропоморфных персонажей – результат побочного технологического сбоя при трансляции или случайные физиологические издержки того самого «особого перцептивного акта», при котором человек начинает непроизвольно слышать речь в упорядоченной, ритмизованной форме.

Стихи как результат сбоя, как распад привычных речевых норм заставляют вспомнить языковые машины Владимира Сорокина, начинавшие сходить с ума посреди традиционного нарратива, порождая разнообразные лексические химеры. Одна из таких химер неизбежно всплывает в памяти во время раздумий о «Проруби» – «прорубоно» из сборника «Субботник» 1984 года (рассказ «Заседание завкома»). Что оно означает, можно только догадываться, но, кажется, «прорубоно» «Проруби» состоит в том, что это не злободневный, как выглядит поначалу, а антизлободневный фильм. Фильм, не просто высмеивающий псевдорелигиозную и мракобесную медиаповестку, но отрицающий любые формы общественной телеманипуляции, включая самые прогрессивные и гуманистичные.

«Прорубь»

4

И все-таки даже мастеру фантасмагории бывает не уйти от подражаний и референций, настигающих его в царстве первой сигнальной системы с ее возрастающим абсурдом. Когда эта статья была почти дописана, в российских СМИ появилась новость: «Путин гонялся за щукой два часа, но в итоге все-таки своего добился, сообщил Дмитрий Песков».

Народу будет тепло.