Побывав членом жюри на III Якутском Международном кинофестивале, Евгений Майзель рассказывает о четырех картинах-лауреатах и об онейрическом опыте киносудейства по древнему монгольскому рецепту.

Читатель ИК уже, конечно, знает, что одна из самых амбициозных и важных картин этого года – «Райские кущи» Александра Прошкина («Лучший фильм», Золотые снежные очки) – представляет собой злободневный, местами даже остро-сатирический римейк гениальной пьесы «Утиная охота» (1968) Александра Вампилова и, может быть, равновеликого (хотя, что часто забывают, созданного уже в другую эпоху) «Отпуска в сентябре» Виталия Мельникова (1979), снятого по этой пьесе. Как и его предшественник, Прошкин заботливо собрал блестящий актерский ансамбль, а пересадку материала на современную почву поручил сценаристу Александру Родионову, что тот и сделал, учтя не только подводные камни, разбросанные по течению пьесы, но и разнообразные воронки, возникшие почти двенадцать лет спустя в мельниковской экранизации. Центральная и принципиальная особенность трансплантации, произведенной Родионовым и Прошкиным, состоит в том, что главный герой Зилов (у Мельникова это Олег Даль в зените своего мастерства и, думается, конгениальный замыслу Вампилова) превращен ими из простого «инженера на сотню рублей» в успешного карьериста – лоснящегося PR-менеджера (органичный Евгений Цыганов), ловко стряпающего свои делишки через голову начальства, и женатого не на школьной учительнице, по Вампилову (у Мельникова, если не ошибаюсь, эта деталь стерта), а на ученом с профессиональными, хоть и отложенными, перспективами в Германии и влюбленным в нее по уши немецким коллегой (Ирину Купченко сменила Чулпан Хаматова).

«Райские кущи» 

Насколько беспринципность и энергичный лоялизм Цыганова соответствуют экзистенциальному кризису условного Даля (напомню, тщательно очищенному от любой внешне- и внутриполитической конъюнктуры) – вот нетривиальный вопрос, определяющий закрученную траекторию этой весьма, надо признать, лихой подачи, посланной Прошкиным сразу и в прошлое (как реплика в диалоге со старшими коллегами), и в настоящее (как обвинительная реплика, брошенная всем нам – соучастникам и молчаливым свидетелям эпохи), и в будущее (как очередная реплика в нескончаемом русском разговоре о лишних людях).

В отличие от «Райских кущ», эстетские, нарочито искусственные, лубочно-авангардные «Ангелы революции» Алексея Федорченко (приз за режиссуру, Серебряные снежные очки) бесконечно чужды гражданской повестке, но в осмысленный, продуманный диалог с историей и культурой вступают и они, притом самым игривым, фривольным, лукавым образом. ИК неоднократно писал об этой, возможно, не безупречной, но бесспорно выдающейся и талантливой картине; наряду с «Кущами», она была, пожалуй, наиболее солидной в конкурсе. А также и самой эксцентричной, отстаивающей, помимо прочего, ценности малых народов и языческих культур перед сокрушительным натиском победоносной европейской цивилизации.

«Ангелы революции»

Вернер Херцог как-то раздраженно заметил, что его герои никакие не маргиналы и не изгои, вопреки штампам, постоянно воспроизводящимся в прессе. И что Каспар Хаузер, например, вовсе не изгой, а напротив, «центр всего» (в отличие от безумного, маргинализированного, слетевшего с катушек общества), потому что «ему удается сохранить достоинство, пока окружающие приспосабливаются под обстоятельства». Тема культурной и личностной автономии, человеческого достоинства, являющего собой настоящий центр мира, находится в фокусе и «Ангелов революции», и еще одной – не менее красивой картины конкурса – «Чамо» (Tsamo; приз «за поэтичное и строгое осмысление конфликта цивилизаций») финских режиссеров-антропологов, уроженки Ямала Анастасии Лапсуи и ее постоянного соавтора Маркку Лемускаллио. Основанная на реальных событиях история индейской девочки-подростка из Вороньего племени, взятой в дом образованного «хорошего белого человека» (в фильме будет много таких «хороших людей», добрых христиан), безусловно, принадлежит почтенной традиции жанра и, возможно, по гамбургскому счету, присовокупляет к нему не так уж много нового, но визуальное совершенство картины, чувство такта ее создателей, их бережность к предметному миру и беспощадность, с какой авторы регистрируют миссионерскую природу христианства (именно оно, а не язычество, парадоксально оказывается темой этой ленты), оказывают по-хорошему гипнотический эффект.

«Чамо»

С антикварным изяществом «Чамо», и одновременно с мощью заложенного в нем мультикультурного конфликта, контрастирует нарочито непритязательный камерный, семейный мир, созданный якутским режиссером Степаном Бурнашевым в картине «Другая жизнь» (Атын Олох; специальный приз жюри «за честный рассказ о поисках себя в современном мире»). Даже название ее не оригинально – похоже, существует несколько десятков картин и сериалов разных лет с таким названием. Тем не менее, вся состоящая из ширпотреба и фастфуда, эта мелодрама о молодой паре, Айсене и Свете, ухитряется переработать используемый pulp в материал для искреннего и совсем не пошлого рассказа об отношениях между мужем и женой. Подчеркнуто зрительское кино, адресованное в первую очередь молодой аудитории республики Саха и соседних регионов, «Другая жизнь» поначалу так уверенно примеряет на себя новомодный жанр покорения США молодыми азиатами с постсоветского пространства (см. знаменитый кыргызстанский хит «Салам, Нью-Йорк»), что только ко второй половине фильма осознаешь, что на самом деле перед тобой тонкая якутская версия «Дороги перемен» Сэма Мендеса, хроника пикирующих взаимоотношений, только вместо персонажа ди Каприо крушения отчаянно пытается избежать герой в исполнении интересного якутского актера Георгия Бессонова.

«Другая жизнь»

В заключение несколько слов об опыте работы в жюри. В древней Монголии (чье культурное присутствие на фестивале было обеспечено замечательной певицей и актрисой Бадимой, представлявшей драму «Норжимаа» в тюрко-монгольском конкурсе) был такой обычай. Увидев тревожный или дурной сон, монгол садился на коня, скакал по степи и, найдя первого встречного, пересказывал ему увиденное. Выслушав сон, человек обычно говорил: «Хороший сон!» (потому что если бы человек подтвердил, что сон плохой, он бы сбылся). Со временем в Монголии такие сны стали пересказывать не первому встречному, а специальному, мудрому и опытному человеку. В конкурсе Арктического кино, собранного программным директором Сарданой Саввиной, ни «плохих», ни «дурных» фильмов не было. Уже по четырем вышеописанным лауреатам (а всего в этой секции участвовало семь картин) можно судить о его высоком уровне. Но всегда что-то нравится больше, что-то меньше, а что-то, бывает, не нравится. Поэтому для меня таким мудрым и опытным человеком – которому ты пересказывашь то, что увидел, а он тебе отвечает: «Хороший фильм, старик!» – стал председатель жюри Александр Анатольевич Миндадзе и остальные члены жюри: продюсер Лиза Антонова («Студия "Пассажир"») и режиссер-документалист Вячеслав Семенов. В сущности, именно в этом и состояла наша работа: мы пересказывали друг другу увиденное и отвечали друг другу: «Хороший фильм!». Таким образом из, как и положено, неоднозначного и не очень ровного конкурса (других не бывает) мы сперва получили семь хороших картин, затем из этих хороших картин выбрали несколько очень хороших, а потом среди этих очень хороших фильмов отыскали условно лучшие. О них я и написал. Остается только добавить, что за полученный опыт я искренне признателен коллегам, оргкомитету Якутского международного кинофестиваля и сновидческой природе кинематографа.