МАРИНА ТОРОПЫГИНА. На съемках в России вы оказались практически в такой же ситуации, как и ваши герои: несколько немцев в российской провинции, только участвуете вы не в производстве стекла, а в создании фильма. 

ЯКОБ ДИЛЬ. Конечно, мы и сами заметили, что положение наших героев в фильме напоминает наше собственное. Отличие было в том, что в этот раз военные действия были не там, откуда мы уехали, а там, куда мы приехали. Я имею в виду конфликт на Украине, мы же снимали под Днепропетровском.

А схожими наши ситуации были потому, что мы оказались, как и наши герои, в языковой изоляции. Если совсем не понимаешь язык, то очень трудно включиться в то, что происходит вокруг тебя. Так что начинаешь воспринимать все феноменологически. Так это происходило с героями фильма – по крайней мере, с Хансом – и с нами самими. Или другой пример: на съемках на Украине у меня появился очень хороший друг, который ни слова не говорил по-немецки – и это, в общем, понятно. Но и по-английски он почти не говорил, и мы объяснялись на пальцах рук и ног, на нашем собственном языке – так же, как мой Ханс с Петром.

МАРИНА ТОРОПЫГИНА. С чего началось ваше знакомство с Россией и Александром Миндадзе?

ЯКОБ ДИЛЬ. Начнем с моего знакомства с Россией. Не знаю почему, но мне всегда казалось, что в России меня понимают лучше, чем дома. Моя основная профессия – музыка, я учился по классу композиции в Берлине вместе с Сергеем Невским. В 2003 году впервые побывал в Москве, у него в гостях. Потом исполнял его произведения, написанные для меня: для голоса и ансамбля. Работал с Московским ансамблем современной музыки, в том числе и в Берлине, на фестивале Maerz Musik. В качестве актера я работал с Кириллом Серебренниковым на проекте «Гамлет-машина» в МХТ. Серебренников и порекомендовал меня Миндадзе, когда тот проводил в Германии кастинг.

МАРИНА ТОРОПЫГИНА. Были ли вы к тому моменту знакомы с творчеством Миндадзе?

ЯКОБ ДИЛЬ. Должен честно сказать, что нет. Многое из того, что в России известно, у нас просто не знают. Но я поехал на кастинг. Надо признаться, это было тяжелое время: в «Ренессанс-театре» в Берлине ставили «Федру», где я играл Ипполита. Вся постановка была одна сплошная неудача, я чувствовал себя как на тонущем корабле и понимал, что мне очень-очень нужно пройти этот кастинг. Просто как утопающему нужна соломинка. Я поехал туда сразу после репетиции, вернее, удрав с репетиции. И приехал поздно, практически последним, слов не знаю. Но я знал, что в этом проекте участвует Биргит Минихмайр, и это была еще одна причина, почему я хотел туда попасть. Я восхищаюсь ею как актрисой, и я понимал, что если она снимается, то мне тоже туда.

МАРИНА ТОРОПЫГИНА. Но сценарий вы все же успели прочитать?

ЯКОБ ДИЛЬ. Я же говорю – это все было перед премьерой, я прочитал его бегло. Но потом много раз читал и все время что-то открывал новое. Там не такой сюжет, который можно схватить на поверхности. В общем, потом я в него постепенно погружался. Это ведь необычный текст, он написан не так, как пишутся сценарии, скорее, как художественная проза, роман.

МАРИНА ТОРОПЫГИНА. Поэма.

ЯКОБ ДИЛЬ. Да, это очень поэтичная вещь. И в то же время сценарий написан очень кинематографично – вы понимаете?

МАРИНА ТОРОПЫГИНА. Да, конечно.

ЯКОБ ДИЛЬ. В общем, на кастинг я пришел после этого первого беглого чтения. И все как-то хорошо получилось на кастинге, Миндадзе сразу сказал мне: планируйте следующий год так, чтобы вы могли принять участие в съемках. Уже тогда я понял, что я – тот, кого он ищет. Но я еще не понимал, кто такой Миндадзе. Олег Муту тоже был на кас­тинге – я знал его как оператора. И был Андрей Анненский – креативный продюсер и вообще одна из важных фигур на проекте. Для меня он был особенно важен, потому что он прекрасно говорит по-немецки, он вырос в Германии.

Якоб Диль на съемках фильма «Милый Ханс, дорогой Петр»

МАРИНА ТОРОПЫГИНА. Расскажите, как вы готовились к роли.

ЯКОБ ДИЛЬ. Как готовиться к роли – это был для меня большой вопрос. Я несколько раз приезжал в Россию, чтобы участвовать в кастинге российских актеров. В частности, выбирая Петра, нужно было понять, как у нас с ним будут складываться отношения: ведь мы с ним как бы отражения друг друга. И я все время выспрашивал у Миндадзе: как мне это сделать? Мне хотелось более конкретных указаний. Вы правильно заметили, что сценарий очень поэтичный. И это очень режиссерский сценарий, режиссерское представление. А для меня как для актера это было невероятно неконкретно. И приводило меня в отчаяние в определенном смысле. Потому что я не знал, как мне готовиться к роли. С одной стороны, я там почти в каждой сцене – но я почти ничего не говорю. А написано все так, как будто рассказ ведется от лица Ханса. То есть все происходящее наблюдает именно Ханс, и в то же время он как бы все время ускользает. Для меня были понятны все персонажи, кроме Ханса. Я понимал Отто – его мотивации, его стремления. Про Грету было понятно – как она действует, будучи женщиной в таком окружении. И Вилли тоже... У всех были вполне ясные очертания. Только не у Ханса. И от Миндадзе я мало что слышал. Но только на кастинге, когда мы пробовали разные ситуации, я понял, что ему все нравится. Что мы движемся в верном направлении. Я стал думать, кто он такой, что переживает описанные события подобным образом. И я выдумал своего Ханса, свой персонаж. Я очень много занимался темой войны – не только второй мировой, но вообще войны и жестокости. Я погрузился в очень страшные вещи, чтобы представить себе это. Потому что сценарий написан как бы из подсознания. И я решил, что мне нужно насытить свое подсознание.

МАРИНА ТОРОПЫГИНА. И чем вы его насыщали? Фильмами, фотографиями?

ЯКОБ ДИЛЬ. Именно так: фильмы, фотографии… Я втягивал в себя очень много страшного и плохого – в огромном количестве. Ведь сейчас мы живем в мире более чистом и красивом, чем тогда. Мне нужно было увидеть все то, что происходило в Германии между первой и второй мировыми войнами, и другие вещи, не связанные напрямую с той эпохой.

МАРИНА ТОРОПЫГИНА. «Список Шиндлера» не смотрели?

ЯКОБ ДИЛЬ. Нет, это не совсем в нужном ключе – слишком моралистично.

МАРИНА ТОРОПЫГИНА. А что вы читали?

ЯКОБ ДИЛЬ. Одна книга оказалась для меня особенно важной – «Благоволительницы» Джонатана Литтелла. Это вообще одна из лучших книг, которые я прочел. Невероятная. Но я читал многое другое о том времени, сохранились ведь и письма, и вообще огромное количество материала. Мне было важно знать, как говорили люди в то время. Мы же сейчас совсем по-другому ведем себя. То есть, с одной стороны, я занимался подсознанием, а с другой – поверхностной частью моего персонажа. Я представлял его себе человеком очень аккуратным и очень скромным, стремящимся не бросаться в глаза.

МАРИНА ТОРОПЫГИНА. Одобрил ли ваш метод режиссер?

ЯКОБ ДИЛЬ. Мне было очень трудно представить, как видит моего героя Александр Миндадзе и чего он хочет. Я приехал за неделю до начала съемок, чтобы использовать это время для общения с ним. Но я не получил от него ответа – и очень обиделся тогда, решив, что он не хочет мне помочь. И только позже я понял, что он написал сценарий, который ему в процессе съемок предстоит заново открыть.

МАРИНА ТОРОПЫГИНА. Может быть, он намеренно хотел создать для вас ситуацию неопределенности и тем самым приблизить к персонажу – ведь у Ханса все очень непонятно: незнакомая страна, чужой язык, проблемы с производством?

ЯКОБ ДИЛЬ. Нет, я не думаю, что он играл со мной в такие дешевые психологические игры. Думаю, он действительно должен был открывать все для себя в момент съемок. И сам метод работы у него неконвенциональный: не было ни раскадровок, ни какого-то плана. Хотя все может быть – он человек неисчерпаемый.

МАРИНА ТОРОПЫГИНА. К раскадровкам мы еще вернемся. Но сначала давайте поговорим о том, как вам работалось с коллегами-актерами. Чувствовались ли различия актерских школ – русской и немецкой?

ЯКОБ ДИЛЬ. Я знаю об актерских школах не так много, как вы, русские. Если вспомнить историю актерского мастерства, весь мир очень много перенял из российского опыта. Но и в России, насколько я понимаю, были различные школы: Станиславский, Мейерхольд, Михаил Чехов. Вопрос, что мы берем от этого. То, что мы хотим взять от Станиславского, мы знаем сейчас скорее по американской школе и американским фильмам. Но все это теория. На съемках я чувствовал себя более свободно именно с российскими актерами. И это тоже своего рода параллель с моим героем. С российскими актерами мы хорошо понимали друг друга: собственно, без слов. С Розой Хайруллиной, например, мы так хорошо общались, это был такой обмен энергиями! Как и у Ханса с ее героиней. Мне понравилось, что русские актеры тихие, они «слушающие». В Германии актер в первую очередь стремится «занять пространство», он вытесняет других, подчеркивая собственное присутствие благодаря громкому голосу или тому, что бросается в глаза. И мне это всегда было чуждо. А русские актеры такие тихие, такие ушедшие в себя – они как будто черпают силы из другого источника. То есть свою неуверенность, которая есть у любого актера, они реализуют совсем иначе. И для меня это было одним из прекрасных открытий. Понятно, что я имею в виду не только русских, а и украинских актеров. Но самая прекрасная, конечно, Роза!

МАРИНА ТОРОПЫГИНА. Насколько мне известно, раскадровки к фильму все же существуют.

ЯКОБ ДИЛЬ. Да, но это все же скорее то, что называют mood board, a не story board в строгом смысле слова.

Якоб Диль на съемках фильма «Милый Ханс, дорогой Петр»

МАРИНА ТОРОПЫГИНА. Как вам работалось в декорациях, которые создал художник фильма?

ЯКОБ ДИЛЬ. Декорации Кирилла Шувалова просто великолепны. Каждый раз он выстраивал не просто вид или стену, а полную декорацию, так что можно было свободно чувствовать себя, как на театральной сцене. И выстроенные им пространства были очень вдохновляющими. Например, на фабрике: этот белый цех, светлое пространство, где полируют линзы, – и на этом фоне Вилли с его черной рукой. И пространство в последней сцене – там даже такой запах особенный был. Как будто все это не сделано искусственно, а ты действительно находишься в другом времени.

МАРИНА ТОРОПЫГИНА. Что за запах?

ЯКОБ ДИЛЬ. Не знаю, как объяснить. Это был запах воды и песка. По-моему, они специально помыли пол, чтобы создать эффект отражения.

МАРИНА ТОРОПЫГИНА. Мне эта парикмахерская в последней сцене показалась странной. Она слишком просторная – почти танцевальный зал.

ЯКОБ ДИЛЬ. Ну это война, парикмахерскую устроили там, где нашли место.

МАРИНА ТОРОПЫГИНА. Но вообще-то это подходит к данной сцене. Там будет такой смертельный танец с бритвой.

ЯКОБ ДИЛЬ. Да, подходит. Но это и не парикмахерская, и не танцевальный зал. Это такое особое, последнее помещение, куда он входит. Входит, и где-то звучит музыка, эта русская песня.

МАРИНА ТОРОПЫГИНА. Изобразительное решение фильма иногда сравнивают с работами художников-экспрессионистов. Вы когда-нибудь обсуждали это с оператором или художником?

ЯКОБ ДИЛЬ. Нет, об этом лучше спросить Олега Муту или самого Миндадзе. Вообще нужно сказать, что была настоящая команда – Александр Миндадзе, Олег Муту, монтажер Даша Данилова. Вот они именно и искали изобразительное решение сцены, каждый со своей точки зрения. И мне потом нужно было как актеру впрыгнуть и сделать свою работу.

МАРИНА ТОРОПЫГИНА. Были ли какие-то особенности для вас в работе с оператором?

ЯКОБ ДИЛЬ. Работать с Олегом мне очень нравилось, он больше чем оператор – настоящий художник. Знаете, есть операторы, которые как будто исчезают за своей камерой, и он – такой. И я чувствовал камеру: где она, как она движется. Мы часто делали необычные для меня вещи, то, что шло вразрез с задачей сцены: я пропадал в толпе, прятался от камеры, потом снова выныривал. Или, например, мы имитировали направление взгляда в диалоге, чтобы это подходило к общему движению камеры, в то время как мой партнер стоял в совсем другом месте. Для меня это было сложно – помнить о своей актерской задаче, быть убедительным в своей роли и в то же время участвовать в этой очень творческой игре с камерой.

МАРИНА ТОРОПЫГИНА. Как снималась эротическая сцена?

ЯКОБ ДИЛЬ. Мы в данном случае ориентировались на то, как хотел снять этот план режиссер. Если вы помните, меня в этой сцене почти не видно.

МАРИНА ТОРОПЫГИНА. Да, конечно.

ЯКОБ ДИЛЬ. Но я-то этого не ожидал. Я представлял себе эту ситуацию совсем иначе. Помню, что это был очень жаркий день, мы снимали в маленьком помещении, много людей. По-моему, сняли не меньше двадцати дублей. То есть основная линия – как мы снимаем – была определена, но снимали мы очень длинными планами, и если не все получалось, приходилось переснимать. Работать так гораздо труднее, чем снимать несколько планов с разных точек зрения и потом на монтаже сложить.

МАРИНА ТОРОПЫГИНА. Какой опыт вы вынесли из работы в России?

ЯКОБ ДИЛЬ. Я просто влюбился в Россию благодаря этой работе. Хотя я понимаю, сейчас, в интервью, все звучит так гармонично…

МАРИНА ТОРОПЫГИНА. Да, несколько настораживает. Проблем не было?

ЯКОБ ДИЛЬ. Нет, нет, были как раз одни проблемы. Это были очень тяжелые съемки, и мы, конечно, сражались не на шутку.

МАРИНА ТОРОПЫГИНА. В том числе и с режиссером?

ЯКОБ ДИЛЬ. Для меня режиссер в любом случае в какой-то момент становится врагом. Потому что это моя роль, а не его. И я больше знаю об этом персонаже, чем он. А потом, когда мы преодолели все эти конфликты, то с определенного момента все шло как бы само собой, мы хорошо понимали друг друга, нам почти не нужно было говорить. Это было как совместное музицирование. Ты просто знаешь, что вот здесь ты должен быть в таком состоянии, здесь – в другом. И были только маленькие корректуры, в принципе, все получалось само собой.

МАРИНА ТОРОПЫГИНА. Но были и другие проблемы, конечно?

ЯКОБ ДИЛЬ. Я оказался в ситуации, когда не знал, как понять многие вещи, и часто я интерпретировал какие-то ситуации неправильно. Что касается метода съемок, то это сейчас я могу все так хорошо описывать, а тогда я решил, что они вообще не знают, чего хотят! И когда в первый день мы целую смену искали нужные планы, я подумал: что это? В Германии стараются как можно лучше все спланировать заранее, чтобы экономить время самих съемок. Были и совсем странные вещи: первые четыре дня у меня в гримерной не было питьевой воды, например. Или сцена, где меня хватают за рубашку и отрывают воротник – его каждый раз пришивали между дублями. И подобные вещи, когда я думал: так не бывает! Мне нужно было концентрироваться на своей актерской задаче, а если при этом приходится думать еще о каких-то проблемах, то это уже слишком. Конечно, делать фильмы всегда тяжело. Я просто физически устал, даже несколько раз падал в обморок на съемках.

МАРИНА ТОРОПЫГИНА. Но у вас же был контракт?

ЯКОБ ДИЛЬ. Хотя у нас было много конфликтов, в какой-то момент случился поворот и я понял: теперь все идет как надо. И потом, я впервые получил такую большую – главную – роль. В Германии я мало известен. Я знал, что для меня никто и никогда не напишет такой роли. Это была невероятная возможность! Но в целом у меня такое чувство, что я стал на два года старше за время этих съемок.

МАРИНА ТОРОПЫГИНА. Вы музыкант, композитор. Предлагали ли вам написать музыку к фильму?

ЯКОБ ДИЛЬ. Я предполагал, что попробую. Но потом понял, что, после всего, что мне пришлось пережить, не могу это сделать. Это было бы уже слишком тяжело. Мне нужно было закрыть для себя этот процесс.

МАРИНА ТОРОПЫГИНА. Недавно я смотрела интервью с Александром Миндадзе, где он довольно резко высказывался против так называемого фестивального кино. Но ваш фильм – разве не фестивальный?

ЯКОБ ДИЛЬ. Надеюсь, что он не останется фестивальным фильмом. Он трудный, вернее, не трудный, а требовательный. Думаю, что Александр Миндадзе имел в виду мотивацию – для чего снимают кино. Он сам наверняка делал фильм не для фестиваля. Я думаю, было бы жаль, если бы фильм остался фестивальным.

МАРИНА ТОРОПЫГИНА. Но на фестивале тоже есть зрители, возможно, более открытые и продвинутые, интересующиеся кино.

ЯКОБ ДИЛЬ. Публика все-таки привыкла к относительно «неэкспериментальному» кино. К кино, которое многое «объясняет». Меня беспокоит, что нашему фильму трудно быть понятым публикой, потому что он движется не на этом «объяснительном» уровне. Я сам люблю подобные фильмы. Например, «Магнолия» Пола Томаса Андерсена. Это был очень успешный фильм – но я был на его мировой премьере в Берлине, и люди толпами выходили. Мне тоже было трудно, но я еще тогда подумал, что именно в таком стиле нужно делать кино, чтобы добиваться определенного воздействия. Наш фильм, конечно же, нужно смотреть до конца. И он действует спустя некоторое время. В нем есть такая внутренняя сила, которая поднимается постепенно, но действует очень мощно.

«Слепое пятно» (2007), режиссер Том Ценкер

МАРИНА ТОРОПЫГИНА. Вы смотрели фильм с публикой дважды – в Москве и Владивостоке. Как встретила его аудитория?

ЯКОБ ДИЛЬ. В Москве на премьере был огромный полный зал. Я смотрел фильм в Доме кино, где его, к сожалению, показывали в русском переводе – мне мешал этот голос поверх оригинального звука. И публика в Москве довольно беспокойная. Мне очень понравилась публика во Владивостоке. Люди, конечно, тоже выходили, но те, кто остался, смот­рели очень внимательно, включались. Вообще же, должен сказать, я чувствовал себя странно на Московском фестивале… Ко мне подходили журналисты, я давал интервью, но при этом не участвовал в официальной пресс-конференции [на пресс-конференцию Якоб Диль не успел приехать из аэропорта, – прим. ред.]. Это не мания величия, но ведь я сыграл главную роль в конкурсном фильме. В итоге я получил единственный присужденный фильму приз [приз издания «Коммерсантъ Weekend», – прим. ред.], а после закрытия тут же уехал. Хотя московская публика – это другое дело, люди запросто подходили ко мне, общались. В России, как я заметил, любят актеров.

МАРИНА ТОРОПЫГИНА. А в Германии разве нет? На Берлинале всегда аншлаги на немецких премьерах.

ЯКОБ ДИЛЬ. На Берлинале аншлаги на любых премьерах. Но по своему опыту я знаю, что у немецких фильмов в Германии трудная судьба, и актерам приходится трудно. И актеры в Германии не звезды. Это не так, как во Франции или Австрии. Французы обожают своих актеров. В Австрии, если ты играешь в театре, после спектакля подходят зрители и просят автограф. В Германии выходишь после спектакля, все ушли, и до тебя никому нет дела.

МАРИНА ТОРОПЫГИНА. Судя по некоторым вашим замечаниям, вы неодобрительно относитесь к американскому кино. А ваш брат, Аугуст Диль, снимался у Тарантино – неужели вы бы отказались?

ЯКОБ ДИЛЬ. Я люблю американское кино! Я просто имел в виду, что оно слишком сильно влияет на наше восприятие. И тем самым мешает нам быть открытыми к другому кино. Я имею в виду не себя лично, а основную массу зрителей. То есть такой фильм, как наш, труднее понять, если воспитан в этой культуре. Но я сам тоже воспитан на американском кино и знаю его лучше, чем немецкое, французское или итальянское. И конечно, я бы согласился сниматься у Тарантино! Я думаю, для моего брата это были главные съемки в его жизни. Тарантино потрясающе работает с актерами.

МАРИНА ТОРОПЫГИНА. И сам фильм вам понравился?

ЯКОБ ДИЛЬ. Это, может быть, не самая удачная картина в его карьере, но мне она нравится. И другие тоже. «Бешеные псы» – суперфильм. Но самый главный его фильм для меня – «Криминальное чтиво», конечно.

МАРИНА ТОРОПЫГИНА. Если бы предоставилась возможность, с кем из американских режиссеров вы хотели бы поработать?

ЯКОБ ДИЛЬ. Недавно я проходил пробы у Теренса Малика.

МАРИНА ТОРОПЫГИНА. Как здорово!

ЯКОБ ДИЛЬ. Да, проходил – но уже получил отказ. Если пофантазировать, то, наверное, еще у Линча хотел бы сняться. Или у Скорсезе – и даже не потому, что очень люблю его фильмы, но потому, что мне интересно, как он работает с актерами. Он великий режиссер, хотя мне кажется, в последних фильмах он все чаще идет на компромиссы.

МАРИНА ТОРОПЫГИНА. А в российское кино хотели бы вернуться?

ЯКОБ ДИЛЬ. Я уже готовлюсь сниматься в одном российском фильме. Но больше ничего не буду рассказывать – пока не могу.

Владивосток