Часть первая

Холодная серая туча скрыла верхушку горы. Туман оседал, увлажнив разбитую асфальтовую дорогу на склоне. Была поздняя осень. Тонкие елочки гнулись от внезапных сильных порывов ветра. Вверх по дороге шла девушка, ведя старенький спортивный велосипед. На вид ей было лет пятнадцать. Субтильная фигурка, короткая стрижка, курточка с капюшоном. Кажется, она была чем-то расстроена. Едва накрапывал дождь. Но ей было все равно. Она упрямо вытирала лицо промокшим рукавом курточки и продолжала идти.

Внизу на другом витке горного серпантина мелькнули фары и желтый короб с шашечками. Такси медленно развернулось на повороте и исчезло в пролеске. Девушка остановилась. Через некоторое время такси догнало и обогнало ее. Рядом с таксистом сидел мужчина лет сорока. Потирая лоб, он мельком посмотрел на девушку, она глянула на него — мгновенные взгляды, — и такси скрылось за следующим поворотом. Девушка медленно пошла вслед за ним. Ветер усиливался, небо из серого стало темно-синим…

В Москве было солнечно.

Хорошо одетая женщина лет тридцати шла по улице. Она говорила по мобильному телефону, время от времени поправляя челку, норовящую скрыть ее изумительные глаза.

Ганин наблюдал за женщиной в объектив фотоаппарата, то и дело делая снимки. Он сидел в своей старенькой иномарке с ржавеющим корпусом. Ганину было лет тридцать пять, с его внешностью он вряд ли мог быть кинозвездой: невысокий, суетливый, одетый небрежно — он был Человеком, Который Все Забывает. Забывает погладить одежду, забывает почистить кроссовки, забывает побриться, наконец. Лицо Ганина было слишком подвижным, оно все время принимало какую-нибудь нелепую гримасу. Сидя в машине, он не просто фотографировал женщину, он ею любовался. Приблизив изображение до портрета, он снял ее томные глаза, чуть распахнутый рот, глубокий вырез блузки в расстегнутом пальто.

Каблуки ее полусапожек стучали по асфальту. Она зажмурилась от слепящего осеннего солнца…

Положив фотоаппарат на колени, Ганин взял диктофон, по привычке стал разговаривать сам с собой вслух.

— Господи, я редко к Тебе обращаюсь, но если бы Ты хоть иногда меня слушал, мы бы вместе сделали этот мир гораздо лучше... Ты заметил, как она сегодня прекрасна? И почему я сижу тут как идиот?..

Рядом на сиденье зазвонил мобильный телефон. Ганин вздрогнул. Он выключил диктофон и посмотрел, кто звонит.

— Еще один идиот.

Ганин бросил звонящий телефон обратно на сиденье машины. Женщина, за которой он наблюдал, скрылась в магазине.

Где-то звонил мобильный. Ганин стоял в трусах посередине комнаты. Он уже перерыл все вещи, но никак не мог найти трубку. Наконец обнаружил ее в шкафу в куртке. Телефон продолжал звонить. Ганин вернулся в спальню и бросил мобильник на кровать.

— Это он, — сказал Ганин.

В кровати лежала та самая женщина, которую он фотографировал из окна машины. Женщина была в дорогой шелковой комбинации. Лицо, ноги, руки ее выдавали холеность, все лучшие косметические фирмы мира производили свою продукцию ради нее. Она вся была как будто сама куплена в дорогом магазине.

— Может, ответишь? — улыбнулась она.

— Сегодня же выходной. Я имею право на свой выходной!

— Сегодня понедельник.

— Да?

Ганин неохотно потянулся к телефону, но тот внезапно перестал звонить.

— Ну вот. Все само решилось.

Но телефон зазвонил снова.

Ганин сел на край кровати и не-

охотно поднес трубку к уху.

— Да. — В голосе сразу зазвучало деловое подобострастие. — Ганин. Ага… Да, дела идут…. Нет, пока ничего нового… Несколько снимков… Но ничего конкретного… — Женщина протянула ногу и игриво трепала его волосы пальцами ноги. Ганин погладил обнаженную ногу. — Ваша жена просто идеальна… — Женщина улыбнулась. — Я… Я в смысле, что я уверен, что она не изменяет вам…

Женщина встала, слушая разговор, который ее веселил, пошла на кухню, включила чайник.

— …Ну, знаете, магазины, подруги — ничего компрометирующего… Нет, я думаю, еще пару недель… Нет, ничего конкретного, но… Но, мне кажется, еще рано делать окончательные выводы… Да нет, ничего такого, но мне кажется… Ага… — Ганин был озадачен. — Ладно. Хозяин — барин… Хотя я бы… Хорошо. Рад был помочь… И вам того же.

Он выключил телефон.

Она появилась на пороге с чашкой чая.

— Ну что?

— Отказался от моих услуг.

— Хм! — усмехнулась она. — А что ты хотел? Мой муж почти два месяца платил тебе за то, чтобы ты ничего не делал.

— Я следил за тобой.

— Ну да. Но я ведь чиста? В порочащих связях не замечена.

Она поцеловала его.

— Может, все-таки какие-нибудь зацепки ему подбросить… Ты точно ни с кем больше не встречаешься? Ну, кроме меня… Понимаешь?

Она рассмеялась и начала одеваться.

— Черт! Придется искать нового клиента!

Ганин был не на шутку расстроен.

Собирая сумочку, она заметила фотографии на его столе. Разбросав их по столу, она стала рассматривать их. Это были фотографии слежки за ней — в кафе, на улицах, с подругами.

— Почему ты спишь со мной? — спросил ее Ганин.

— Ганин, такие вопросы не задают.

— Почему? Я же знаю, почему я с тобой сплю. Я восхищаюсь тобой и… и так далее. А ты?

— Это акт милосердия, мой бедненький, — улыбнулась она, рассматривая фотографии.

Снова зазвонил мобильный телефон, Ганин выключил его и завалился с диктофоном на кровать.

— Никогда нельзя быть уверенным в своей жене, если она красива, — сказал он на диктофон. — Красота стремится овладеть всем в мире. Ей просто необходимо новое и новое.

— Думаю, он просто считает тебя идиотом и наймет кого-нибудь еще. Так что… Игра закончена, — ответила женщина.

Она кивнула на фотографии.

— Ты извращенец. Тебе все это нравится.

Одна из фотографий ей особенно понравилась.

— Я возьму вот эту?

— Пожалуйста.

Уже в открытых дверях они прощались. Ганин протянул к ее губам включенный диктофон.

— Пожелай мне что-нибудь, чтобы я сегодня смог уснуть, не чувствуя себя брошенным.

— Ганин, заведи себе собачку. Разговаривая сам с собой, ты точно свихнешься.

— Будешь навещать меня в психушке?

Она весело чмокнула его и поспешила вниз по лестнице.

В джинсах и потертом свитере без куртки он выскочил во двор. Сзади и спереди от его машины были вплотную припаркованы две другие. Ганин посигналил, но хозяева машин так и не появились. Ганин забрал куртку из машины и пошел пешком.

Дверь его офиса оказалась опечатанной, в щель просунута официальная бумага. На ступеньке лестницы сидела секретарша Ганина Катя — субтильная барышня в длинном черном плаще, с длинными черными волосами и густыми черными тенями вокруг глаз. Выглядела она, как не доигравшая в школьные годы двадцатипятилетняя готка.

— Привет. Давно ждешь?

— С девяти. Я пришла, а тут…

Она выразительно кивнула на дверь.

— Чего ж не позвонила?

— Я вам звонила, но вы же не берете трубку.

— Для этого есть мобильный.

— Он у вас выключен.

— Ладно, проехали.

Ганин сел рядом с ней.

— Шла бы ты домой, раз такое дело.

— Вы обещали сегодня зарплату выплатить.

— А… Ну да.

Вниз спускался полный мужчина в темном костюме.

— Мне надо бежать, — заметив его, произнес Ганин и поспешил вниз по лестнице.

Но было поздно, мужчина тоже увидел его.

— Двадцать девятое, Ганин! Двадцать девятое!

Ганин остановился.

— Лев Евгеньевич, я же сказал, что к концу месяца заплачу за аренду.

— Ты уж прости, старик, но я не верю, что завтра случится чудо. — Толстяк покровительственно похлопал Ганина по плечу.

— Лев Евгеньевич!..

— Сутки, Ганин! — прервал его мужчина, спускаясь и больше уже не оборачиваясь. — Если через сутки деньги не будут у меня, эта дверь для тебя никогда не откроется.

— У меня там вещи…

— Твое барахло пойдет в уплату.

— Там личные!.. — крикнул Ганин вниз лестничных пролетов.

Толстяк был уже этажом ниже.

— Ну, значит, устрою аукцион — приходи на распродажу.

Ганин озадаченно раздул крылья носа.

— Кстати! Тебя какая-то женщина спрашивала, — вспомнил толстяк.

— Какая?

— Откуда я знаю! К тебе их столько ходит.

Ганин покопался в карманах, вытащил несколько смятых бумажек, протянул их Кате.

— На вот. Это пока все, что у меня есть.

Девушка аккуратно сложила деньги и убрала в сумочку.

— Я выплачу все. Веришь?

Она кивнула, не глядя ему в глаза.

Когда стемнело, Ганин курил, сидя в машине напротив офисного центра. Он видел, как Лев Евгеньевич вышел из центра и уехал с автостоянки. Ганин выбрался из машины, поднялся к опечатанному офису.

На лестнице было тихо. Ганин достал складной нож, срезал бумагу с печатями и открыл дверь.

В узком коридоре зажегся свет. Вдоль стены стояли массивные шкафы, доверху наполненные пыльными коробками. Ганин прошел в свой кабинет. В кабинете было тесно. На заваленном бумагами, пакетами и каким-то мусором столе у подоконника стояли компьютер и принтер. Под столом были навалены принадлежности для проявки и печати фотографий. В шкафу висели костюм и плащ. Ганин стал быстро собирать вещи, когда на пороге вдруг появилась женщина.

— Здравствуйте, — сказала она.

— А! — Ганин резко обернулся. — Здрасьте…

— Я по объявлению...

— Какому?

— Частный детектив… Мне нужен А.В.Ганин.

Ганин вытер пыльные руки о штаны и протянул ей руку.

— Это я.

Женщине было лет тридцать пять. Стройная, привлекательная, она чувствовала себя неловко и суетливо оглядывалась по сторонам.

— Переезжаете? — спросила она.

— Э… Ну да… Вы садитесь.

Женщина села в предложенное кресло. Ганин вытащил из ящика стола галстук и зачем-то натянул его на худую шею. Тот нелепо повис поверх свитера.

— Я… Мне надо найти одного человека… — Женщина старалась не смотреть в глаза Ганину, ее блуждающий взгляд остановился на бумажках на столе. — Он… работает инженером на метеостанции. Это в горах. В Н-ске.

Она достала из сумочки фотографию. Лицо сорокалетнего мужчины, широкие скулы, волевой подбородок, скрытая сила в фигуре. Герой книг Хемингуэя, этакий аутсайдер, знающий себе цену.

— Муж?

— Нет. Брат.

— Ага.

Он взял фотографию.

— Вы не похожи.

— Он сводный. Мать одна, а отцы… Мама вышла замуж за моего отца, брату тогда было уже восемь, мама не справлялась, он рос в интернате... — Женщине было неприятно это говорить, она осеклась. — Это все не важно. Вы занимаетесь поиском людей?

— Конечно. Тут нет ничего противозаконного — так почему бы нет. Что случилось? Кроме чувства вины, конечно? Почему вы его ищете?

— Пару недель назад он приезжал в Москву…

— Зачем?

— А?.. У нас умерла мама — он на похороны приезжал…

— Соболезную, — вставил Ганин, потому что так полагалось сказать, и быстро глянул в коридор — не заметил ли еще кто-нибудь вскрытой двери.

— Спасибо, — дежурно ответила она. — Я проводила его на самолет. Он улетел. Но с тех пор от него никаких известий. Мне звонили с метео-станции. Он не приехал на работу. Его мобильный телефон отключен. Я не могу сама поехать — у меня сын маленький и работа…

— А вы обращались в милицию?

— Да. Они сказали, что подадут в розыск… Я очень волнуюсь за Юру. Я не могу просто сидеть и ждать.

— Его зовут Юра...

— Юра… Юрий Платов.

— А вас?

— Софья. Простите, что сразу не представилась.

Предстояла самая неприятная часть разговора.

— Понимаете, Софья, эта работа непростая. Разъезды, опрос свидетелей… — начал подступать Ганин.

Но женщина сразу все поняла.

— У меня есть деньги. — Она порылась в сумочке и достала конверт. — Вот тут аванс. Этого хватит для начала?

Ганин мельком взглянул в конверт.

— Вполне.

— Так вы возьметесь?

Как будто у него был выбор.

Вечером Ганин пил на диване виски, всматриваясь в фотографию пропавшего мужчины. Бытовой снимок. Жидкие волосы, склонность к облысению, серые бритые скулы, какой-то даже мечтательный взгляд поверх фотоаппарата…

Ганин включил диктофон.

— Платов… Брат. Не похоже, что вы много общались. Что может связывать двух взрослых посторонних

людей?

На полу рядом с диваном стояли вывезенные из офиса вещи — компьютер, монитор, принтер, какие-то коробки с объективами, картриджами, ванночки для проявления фотографий, лампы, сушилка.

В школе была большая перемена. Дети шли на обед. Софья увидела Ганина в коридоре. Тот сидел на подоконнике и курил.

— Строгий серый костюм, но с некоторой вольностью в виде тонкого розового шарфика, — вместо приветствия прокомментировал Ганин на диктофон одежду Софьи. — Шарфик надежды. Для кого?

— У нас в школе не курят, — сказала Софья.

Он выключил диктофон, погасил сигарету и сунул бычок за батарею.

— Мне интересно.

— Что?

— Откуда у учителя деньги.

— Ну раз вы нашли, где я работаю, то, видимо, и этот вопрос быстро разрешите.

— На это уйдет время.

— Я вам говорила: у нас умерла мама. Так вот: я продала ее квартиру. Такой ответ вас устроит?

Сегодня она была спокойна. Ганин внимательно посмотрел ей в глаза. Она выдержала взгляд.

— Да. Вполне, — ответил он.

— И кстати: я плачу вам за то, что вы будете искать Юру, а не совать нос в чужие дела. Когда вы выезжаете?

— Думаю, сегодня.

Он спрыгнул с подоконника и пошел прочь от нее. Зазвонил звонок на урок.

Ганин обернулся и напоследок спросил:

— Он правда ваш брат?

Софья кивнула.

В Н-ске было пасмурно. Ганин стоял на площади перед аэропортом. Начался дождь. Он натянул куртку на голову и ждал такси. Его сумка стояла рядом на мокром асфальте. Подъехало такси. Ганин заскочил в него. Долго дорога шла вдоль однообразного пустого пространства, только на горизонте были горы. Их вершины скрывались за низкими серыми тучами.

Город был у подножия горы. Вечерело. Уютно зажглись в тумане выпуклые огни городского освещения.

Ганин остановился в дешевенькой гостинице. Делать было решительно нечего. Ганин разлегся прямо в одежде на кровати и, включив телевизор, стал разглядывать рекламный буклет.

— Население 300 тысяч жителей, федеральная трасса… Бла-бла-бла… химическая и текстильная промышленность, крупный железнодорожный узел, великолепные виды гор, источники… — по привычке на диктофон наговаривал Ганин, потом добавил: — Черная дыра Вселенной. Неизвестная материя, в которой пропадают люди.

За окном красно-синим светом мигала неоновая вывеска бара. Зазвонил мобильник.

— Да. Ганин. А… Софья… Да, я уже приехал. Буду держать вас в курсе.

В сумке была бутылка. Он открыл ее и стал пить прямо из горла.

Утром его разбудил стук в дверь. Он проснулся, в номер вошла горничная.

— Одиннадцать часов. Уборка в номерах, — бесстрастно сообщила она.

Ганин сел на кровати и закурил. Бутылка виски была наполовину выпита.

— Не бросайте, пожалуйста, окурки в раковину, — крикнула девушка из ванной комнаты.

В ее голосе слышалась едва скрываемая стервозность. Видимо, с утра ее день не задался.

— Постараюсь, — тихо буркнул Ганин.

Она появилась на пороге.

— И в постели тоже не надо курить.

Стерва явно возненавидела Ганина.

— А чем еще в постели заниматься,— разозлился он и пошел в туалет.

Влажная мятая рубашка липла к спине, воротник больно царапал шею. Ганин то и дело вертел головой, чтобы высвободиться из этой своеобразной петли белой рубашки. Такси ехало в горы. Город исчез где-то внизу. Со стороны гора казалась пологой. Ганин глядел теперь из машины вниз, и ему было не по себе. Дорога казалась слишком узкой, скорость такси слишком высокой — того и гляди, не впишется в поворот на серпантине и полетит вертикально вниз. Шел снег. Он падал и медленно таял. Позади такси оставались две черные линии от шин.

В пролеске, через который проходила дорога, таксист остановился.

— Вот тут я его высадил.

— Почему?

— Он попросил остановиться.

— Вы уверены, что это он?

— Я не часто езжу к метеостанции. В последний раз вез его.

Ганин вышел.

— Тихо тут. Куда ведет эта дорога?

Таксист — парень лет тридцати, в футболке с логотипом какого-то учебного заведения в Америке, — пожал плечами.

— К метеостанции.

— А что еще здесь есть?

— Ничего. На много километров. Спортивная база на той стороне склона — но это очень далеко. И всё.

Ганин осмотрелся по сторонам.

— Почему он вышел? Может быть, что-то увидел? Услышал? Музыка не понравилась?

— Я не знаю.

Ганин пошел по дороге вверх.

— Я пройдусь.

— А мне что делать?

— Жди.

— Я не могу долго ждать. Если снег пойдет плотнее — машина встанет. Придется эвакуатор вызывать.

Ганин вернулся, сунул ему денег.

— Полчаса подожди. Не вернусь — это твое. Пойдет?

Таксист неопределенно кивнул.

Ганин дальше пошел пешком. Он включил диктофон, но никаких мыслей пока не приходило.

Когда такси скрылось за очередным островком ельника, Ганин остановился.

— Платов остался один на дороге. Зачем? Любитель одиноких прогулок? Рассветы и закаты среди пушистых облачков… Надеюсь, здесь не всегда такая погода. Иначе ты извращенец, Платов.

Ганин застегнул куртку, поднял воротник и, втянув пальцы в длинные рукава, пошел дальше.

Дорога скрывалась в молодом ельнике, худые елки с трудом цеплялись за глинистый склон, корни их вились по земле. Худосочная, совсем нежная, не успевшая вырасти пожелтевшая травка покрывала склоны горы. Ганин остановился и прислушался. Где-то внизу шумел ручей.

Дорога петляла по склону, вокруг было тихо, только ветер шумел в верхушках деревьев. Темнело от нависшей снежной тучи.

Он шел с полчаса. Дорога несколько раз петляла, потом пара крутых подъемов, потом пологая дорога и забор. За металлическим забором лаяла собака. Двухэтажное чистенькое серое здание, площадка перед входом, какие-то металлические ящики с приборами, небольшой ухоженный садик за зданием со свежекрашенными мелом стволами. Черные от растаявшего снега крепкие ветки цеплялись одна за другую.

Ворота были приоткрыты, собака рвалась с цепи и хрипела.

— Ну и чего ты разлаялась? — спросил ее Ганин.

Темное тяжелое облако с кипельно-белым брюхом ползло так низко, что, казалось, до него можно было дотронуться рукой, если подпрыгнуть.

Ганин подошел к зданию и постучал в дверь. Было тихо.

Он толкнул незапертую дверь, прошел по коридору сквозь все здание и вышел к садику с фруктовыми деревьями. Было тихо. Корявые ветки деревьев, будто увешанные тяжелыми гирляндами, с трудом покачивались от налетавших порывов ветра. Внезапно Ганин услышал позади себя голос.

— Вы к кому?

Ганин обернулся. В темноте коридора стояла женщина в белом халате поверх пальто. Лет под пятьдесят, тяжелый взгляд, опущенные уголки губ, давно разучившихся улыбаться.

— Я ищу Юрия Платова, — сказал ей Ганин.

Женщина искала нужный ключ на связке. Они стояли перед кабинетом инженера Платова — об этом гласила табличка на двери.

— В горах есть какие-нибудь дикие звери? — спросил Ганин.

— Естественно. Лисы, волки. Но они не подходят близко к жилью или к людям.

— Платов шел километров пять пешком. Могло что-нибудь случиться в дороге?

— Что?

— Я не знаю.

Они вошли в кабинет. Женщина включила свет.

— Как он вообще? Ну в смысле — какой он? — спросил Ганин, осмотревшись.

— Да никакой. Сам себе на уме, не особо разговорчивый.

— А здесь есть еще кто-нибудь, кроме вас?

— Конечно. Мы работаем посменно, вахта двенадцать человек по шесть месяцев. Плюс двое местных, снизу.

— Сюда ходит какой-нибудь транспорт?

— Если кому надо, в выходные наш автобус увозит сотрудников в город и привозит обратно. Но кто не успевает — добирается сам. Платов всегда уезжал на выходные, но редко воз-вращался на автобусе со всеми.

— Значит, он возвращался в выходной. Значит, это было воскресенье.

— Да.

Ганин мельком глянул на рабочий стол инженера, на одежду на вешалке.

— А с кем Платов больше общался? Я имею в виду: может, он что-то рассказывал кому-нибудь.

— О чем?

— Ну… Не знаю. Так как? У него есть друзья?

— Нет. Меня это не касается, — ответила она. Видно было, что откровенничать она не собиралась, просто хотела побыстрее закончить разговор. — Вряд ли кто-то вообще знал что-либо о нем. Он целыми днями сидел тут один, иногда ходил в горы, фотографировал пейзажи. Вот это его фотографии. Он сам рамки делал.

На стенах висели фотографии пейзажей в рамках. Ганин увидел начатую бутылку коньяка на подоконнике за шторой.

— Он принимал, когда не мог уснуть, — равнодушно пояснила женщина.

— Ясно.

Ганин глянул на стены, на приоткрытое окно, на тяжелое облако за ним.

— Как вы думаете, что могло произойти?

— Я не знаю. Здесь никто надолго не задерживается. Я решила, что он просто уехал. Так все решили.

— Уехал и оставил свои вещи?

Женщина пожала плечами.

Ганин всмотрелся в одну из фотографий: метеостанция в сумерках. Сине-серое фото, желтые огоньки окон.

— Красивое местечко.

— Ничего.

— Я могу тут… осмотреться?

— Я буду на площадке.

Женщина ушла снимать показания с приборов перед зданием.

Узкая комната. Стол у длинного узкого окна. Окно высоко — можно смотреть только стоя. За окном склон горы, площадка с измерительными приборами. На столе журналы, служебные записи. Ганин включил настольную лампу. В ящиках стола пленки, несколько клочков фотографий, бумаги, линейки, инструмент, приборы. На вешалке плащ и зонт. Ганин прощупал карманы. Перочинный нож, несколько сотенных бумажек и мятые квитки. Деньги Ганин автоматически сунул себе в карман, квитки стал внимательно разглядывать. Ставки на ипподроме. Он уже видел эти бумажки в ящиках стола и в мусорном ведре. Ганин сунул смятые бумажки тоже в карман.

У стены стояла кровать. Под ней картонный ящик. Ганин открыл ящик. В нем был японский фотоаппарат с хорошей оптикой, несколько сменных объективов, пленка. Ганин взял фотоаппарат. Пленка в нем была отснята под завязку. Ганин глянул на дверь… — и, открыв фотоаппарат, забрал пленку.

Женщина пыталась кормить пса. Тот рычал, пригибая башку к земле и исподлобья глядя на женщину черными злыми глазищами.

— Я же кормлю тебя, тварь ты этакая!

Женщина поставила миску на землю и пихнула ее ногой к собаке.

Ганин подошел к ней, протянул ключ.

— Нашли что-нибудь? — спросила она Ганина, цепляя ключ на общую связку.

Ганин пожал плечами.

— Эти фотографии на стене… Где он их печатал?

— Не знаю. Видимо, сдавал в городе в проявку.

— Возможно. А где он ночевал в городе? Может быть, у него там кто-то был?

— Меня это не интересовало.

Ганин решил сменить тему.

— Где-то ведь недалеко есть ипподром?

— Да, за городом. Это по дороге в аэропорт. Не доезжая.

— Вы бывали там? — спросил Ганин, широко улыбнувшись.

Женщина уловила заигрывание и ответила холодно:

— Нет. Никогда.

— Хм…

— Простите!

Уже у ворот Ганина догнала женщина в белом халатике поверх шерстяного платья.

Ганин остановился.

— Вы Юру ищете? — спросила она, в голосе ее слышалась встревоженность.

— Да.

— И… что-нибудь уже известно?

— Нет.

Казалось, она еще что-то хотела сказать, но потом развернулась и по-шла обратно к зданию.

— Если вы можете чем-то помочь… — крикнул ей Ганин.

— Ничем, — поспешно ответила она, глянув на первую женщину, которая кормила собаку и сейчас смотрела на них, и ушла.

Ганин оценивающе смотрел на ее легкую походку в туфлях-лодочках. Чуть больше тридцати лет, привлекательная, с живым взглядом. Героиня французского кино. Таким бы ножкам ходить по парижским мостовым.

Таксист не дождался. Снег покрывал следы от протекторов такси.

Ганин выругался и пошел вниз пешком.

— Идиотам везет. Всего пару-тройку часов, Ганин, и ты будешь внизу. Если не встретишь волка… Или не замерзнешь. И тогда твой хладный труп найдут в долине среди весенних цветов, когда растают ледники и потоки живительной влаги понесутся с этих склонов.

Вокруг было тихо и ни единой души. Оказавшись у обрыва, он сел на склоне.

Снег прекратился. Далеко внизу среди ровного белого пространства чернело междугородное шоссе, по которому неслись машины, освещая дорогу. Прямо у подножия была автозаправочная станция, горела неоновая вывеска с логотипом и марками бензина. В небе самолет снижался перед посадкой в аэропорту.

Ганин вышел из кабинки общественного туалета и направился к умывальнику. Пока он мыл руки, он смотрел на себя в отражении битого зеркала на стене, позади него было несколько открытых кабинок и узкое закрашенное белой краской окно под потолком. Выключив воду, Ганин заинтересовался надписями на стенах, оставленными посетителями. Он пробежал глазами по некоторым надписям, потом долго рылся в кармане, наконец нашел огрызок карандаша и, послюнявив, стал что-то писать на стене.

Потом он пил в гостиничном баре. По небольшому телевизору крутили клип Мэрилина Мэнсона I'm dying, I hope you're dying too. В баре было темно. Ярко блестели ряды бутылок позади бармена, и горел локальный свет над бильярдными столами. Никто за ними не играл. Бар был пуст. Кроме Ганина, который сидел у стойки, были еще двое посетителей — молодые люди сидели у окна.

Ганин расплатился и поднялся из темного подвала по каменным ступенькам вверх. Наверху уже стемнело. Ганин закурил и медленно пошел по улице.

«Кодак». Проявка и печать» — горели красные буквы. Ганин вошел, показал квитанцию. Приемкой и выдачей занимался мальчишка лет шестнадцати. Он пошел искать конверт Ганина. Другой, постарше, стоял у печатного агрегата.

Мальчишка вернулся с пакетом. Не глядя в глаза, он протянул пакет Ганину.

— Тридцать шесть снимков. На одном брак.

Другой парень у печатной машины, не сдержавшись, хмыкнул, но тут же ушел.

— Дважды на один кадр сняли.

Ганин расплатился, ушел.

Закрыв дверь, Ганин поставил на тумбочку у кровати бутылку виски, рядом положил фотографии в фирменном кодаковском пакете.

Открыв бутылку и хлебнув, Ганин сел на кровати и стал рассматривать фотографии.

Никакие пейзажи гор, склонов с бедной растительностью. Всё дальние и общие планы. С большими пустотами. Не открыточные, а какие-то картографические. Как взгляд из самолета. Из самолета там тоже была пара кадров.

Последний кадр Ганина заинтересовал. Это был тот самый, бракованный. С двойной экспозицией. Через фон гор — вдруг контуры обнаженной женщины. Ганин стал вглядываться в нее. Это была та самая женщина, которая догнала его у ворот метеостанции и спросила о Платове.

Ганин включил диктофон.

— Интересно. Когда есть, что скрывать — интересно.

Ганин выпил еще. Достал из кармана квитки с ипподрома и еще две катушки с пленкой. Пленка была проявлена. Ганин просмотрел одну из них на свет. Потом убрал все это в ящик тумбочки.

Позже он звонил по мобильному.

— Софья? Это Ганин… Уже так поздно? Ну извините. Не смотрел на часы. — Ганин глянул на наручные часы, лежавшие на тумбочке: был третий час ночи. — Думаю, я не смогу вам помочь. Ваш брат пропал в горах. Дикий зверь или ограбление… Нет, я не пугаю вас и ничего не утверждаю. Но, я думаю, тут нужно прочесывать горы, нужны люди… Да, я утром схожу в милицию, попробую уговорить организовать поиск… Боюсь, это все, что

я могу сделать… Хорошо… Да не за что… Я еще позвоню.

Он выключил телефон. Лежа на кровати, он рассматривал снимок с двойной экспозицией. Красивое лицо женщины, умиротворение и покой, что-то от ренессансных мадонн во взгляде…

Ганин снова выпил.

Часть вторая

Дул холодный, пронизывающий ветер. Раннее утро было туманным. Два десятка молодых сотрудников милиции прочесывали склон горы. Было несколько кинологов с овчарками. Собаки, почуяв волю, хрипели, пытаясь сорваться с поводков, тянули хозяев за собой по скользкому склону. Тонкая корка льда (ночью были заморозки) легко продавливалась под ногами, глинистая земля комками липла к ботинкам, мокрые ветки хлестали по одежде, по лицам.

Люди то и дело выныривали из тумана — озабоченные серые лица, воспаленные охотой глаза — и снова исчезали.

На дороге стояли две машины ДПС с зажженными фарами. Где-то в обрыве журчала вода, то и дело слышались короткие переговоры по рациям.

— Сюда! — раздался крик. — Сюда!

Во рву у заросшей колеи дороги стояла вода, покрытая тонкой коркой льда.

Кинологи с трудом сдерживали собак. Несколько человек из поисковой группы стояли на краю рва.

В темной воде лежало тело девушки, усыпанное жухлыми листьями. Бледное лицо, стеклянные, как будто оледеневшие, голубые глаза, синие губы, тонкие, длинные фарфоровые пальцы подо льдом.

— Велосипед! — крикнули издалека.

Метрах в ста от тела у дерева лежал велосипед.

…Лил дождь. Тело девушки погрузили в приехавшую «скорую». С включенными фарами «скорая» медленно поехала вниз по серпантину.

Двое ребят из ДПС в плащ-палатках ждали у своей патрульной машины. Милиционеры и кинологи с собаками забрались под тент грузовика.

Вечером Ганин ждал в коридоре ОВД, когда его вызовут к следователю.

Было тихо, почти все сотрудники разошлись по домам. Ганин видел в одной из распахнутых дверей в конце коридора, как женщина печатала на пишущей машинке. В ее маленькой и уютной комнатке приглушенно работало радио, широкий подоконник был заставлен горшками с вьющимися растениями.

Наконец открылась дверь, в коридор вышел лейтенант.

— Ганин.

Ганин вошел.

У открытой форточки курил сухопарый мужчина. Серая кожа обтягивала широкие скулы. Он был в мятой рубашке, его пиджак висел на спинке стула.

— Это тот человек, — напомнил лейтенант следователю.

Следователь молча кивнул Ганину на стул. Ганин сел.

— Кого вы искали? — спросил следователь у Ганина.

— Платова. Инженера с метеостанции, — за Ганина ответил лейтенант.

— Вы его родственник?

— Ну... что-то вроде, — произнес Ганин.

— Он частный детектив из Москвы, — ответил за него лейтенант. — Его наняла сестра Платова найти брата.

Следователь смерил Ганина нехорошим взглядом.

— Когда пропал этот Платов?

— Две недели назад. В воскресенье, — неохотно ответил Ганин.

— Жертва — Зоя Беглова. Местная. Пятнадцать лет. Единственный ребенок в семье.

Следователь положил фотографию девушки перед Ганиным.

— И что? — не понял Ганин.

— Две недели назад, в воскресенье, уехала в горы с одноклассником на велосипедах. Потом он вернулся в город. А она поехала к метеостанции.

— Зачем?

— С кем-то встретиться.

— Это он так сказал?

Следователь щелкнул языком.

— Парень чист. Он спустился вниз, когда дождь только начался. Есть свидетель. Владелец автозаправки на шоссе. Жертва же оказалась на том месте, где мы ее обнаружили, уже во время дождя. У него было бы минут тридцать-сорок от силы, а спуск занимает около полутора часов — это на машине.

— Если спускаться не по дороге, а по прямой вниз... — начал было рассуждать Ганин.

— На велосипеде?! — не сдержался лейтенант. — Да он бы сам башку сломал, было бы два трупа!

— Это невозможно, — весомо отрезал следователь. — К тому же никаких его отпечатков, никаких следов обнаружено не было.

— Дождь, — вставил Ганин.

— А вот вашего Платова…

Следователь достал из сейфа и положил перед Ганиным прозрачный пакет, в нем был небольшой — с копеечную монету — лоскут темной ткани.

— По словам сотрудников метеостанции, в таком пальто был Платов.

— Предположительно, — уточнил Ганин. — К тому же сотрудники наверняка рассказали вам, что Платов любил ходить по округе, фотографировать. Он мог и раньше за что-нибудь зацепиться. Кстати, на станции работают еще мужчины помимо Платова.

Следователь удовлетворенно сел.

— Значит, его исчезновение — совпадение? Или вы что-то знаете, чего не знаю я?

— Я просто стараюсь смотреть объективно. Совпадения случаются.

— Если бы он был невиновен, он бы не скрывался.

— Может быть, он и не скрывается. Может быть, что-то произошло…

А как она была убита?

— Сильный удар по голове. Скорее всего, ветка. Палка. Что-то в этом роде.

Ганин всмотрелся на девушку на фотографии.

— Симпатичная. Глаза живенькие, такая совсем юная, еще пара лет, добавился бы налет искушенности, возможно, склонность к полноте, но если придерживаться диет, то фигура была бы что надо. — Ганин непроизвольно облизнул губы. — Такие девушки просто враз раскрываются, ну знаете, вдруг становятся такими хорошенькими женщинами…

Ганин вдруг заметил на себе вопрошающие взгляды следователя и лейтенанта.

— Э… Я просто хотел спросить: она была изнасилована?

— Нет.

— Тогда зачем он убил ее?

— Не знаю. Может быть, до этого просто дело не дошло.

— От меня-то вы что хотите?

— Хочу знать, что вы знаете о Платове.

— Ничего.

Вечер был пасмурный. Ганин уже собирал вещи в сумку.

— …Я понимаю, Софья, вам трудно в это поверить… Но все выходит так, как выходит, — говорил он по телефону.

— Это какая-то ошибка. Это невозможно, говорю вам! Юра не мог никого убить. Нельзя сейчас оставить его без всякой помощи, вы не можете… — твердила Софья, ее голос был каким-то далеким и отчаянным.

— Послушайте, я обычно не отказываю женщинам, но я не… Я занимаюсь поиском, слежкой, если хотите. Но убийство… Меня вызывал следователь. Я не занимаюсь криминалом.

— Я и не прошу вас. Просто найдите его. Я уверена, что он не виноват, что он попал в какую-то тяжелую ситуацию, что ему нужна помощь… Пожалуйста, просто найдите его... — уже с мольбой в голосе просила Софья.

— Где?! Как?!

— Мне казалось, это ваша работа.

Он молчал. Она тоже молчала, наконец сказала:

— Я вышлю вам еще денег. —

И после короткой паузы добавила: — Столько же.

— Э… Хорошо, — подумав, согласился Ганин.

Он выключил телефон.

Бросив сумку на прежнее место, Ганин задумался. Бутылки и стакан стояли на столе. Он выпил. Жалко было оставлять выпивку. Ганин достал из сумки старую фляжку и слил в нее остатки коньяка, водки и еще чего-то темного без этикетки.

В дверь постучали. Ганин закрыл фляжку, спрятав ее во внутренний карман куртки, и пошел открывать. В коридоре стояла администраторша.

— Приехало ваше такси.

— Э… я, похоже, остаюсь, — ответил Ганин.

— На сколько?

— Не знаю. И… — Ганин порылся в карманах, из карманов посыпались квитки Платова с ипподрома и всякая мелочь вместе с мятыми купюрами. Ганин протянул женщине несколько купюр. — Расплатитесь с таксистом. Если вам не сложно. Пожалуйста.

Та молча взяла деньги и пошла к лестнице.

Ганин закрыл дверь. Вернувшись в комнату, он вывалил на кровать содержимое карманов — диктофон, ключи, огрызок карандаша, мелочь, квитки Платова с ипподрома, фотографию самого Платова. Снова внимательно вглядевшись в его лицо, Ганин задумался. Потом рванулся в коридор, побежал к лестнице, вернулся, вспомнив, что не закрыл дверь номера, закрыл и снова побежал к лестнице, по ней — вниз.

Ганин пересек холл и в дверях столкнулся с администраторшей.

— Такси… еще здесь? — задыхаясь, спросил он.

— Я только что отпустила…

Ганин выбежал на улицу. Перед гостиницей не было ни одного такси.

Администраторша была уже за ресепшн-стойкой, когда Ганин нашел ее.

— Вызовите такси… пожалуйста, — попросил Ганин, стараясь не смотреть в глаза женщине.

— Так вы все-таки уезжаете?

— Нет. Но… Можно вызвать побыстрей? И… спасибо.

Администраторша выразительно посмотрела на него, но ничего не сказала. Она сняла телефонную трубку, Ганин направился через холл к лестнице.

На ипподроме было много народу, первый заезд уже состоялся. Жокеи готовили лошадей ко второму. Пока же на поле вышли самые маленькие ученики конноспортивной школы.

В обтягивающих черно-белых костюмчиках, на пони. Они сначала проехали кругом, потом выстроились в ряд.

И снова пошли по кругу.

Ганин быстро заскучал и стал рассматривать людей вокруг. В основном это были мужчины. Невыразительные, в каких-то темных куртках и пальто. Было несколько женщин — они при-шли вместе со своими кавалерами и ради них. Были совсем подозрительные типы — то ли воры, то ли сборщики пустых бутылок.

Наконец выступление молодняка закончилось.

Ганин прошелся вдоль трибун. Спустился к кассам тотализатора. Там было много народу. Пахло пивом и потом. Урны были заполнены бумажками, бумажки валялись и вокруг урн, и в проходах между трибунами. Ганин встал в очередь.

— Тысячу на второй и четвертыйв седьмом заезде, — сказал Ганин, получил бумажку, расплатился и пошел в сторону трибун.

— Смело. Четвертый идет четырнадцать к одному, — хмыкнул кто-то позади.

Ганин обернулся.

Шныреватый тип лет за пятьдесят, явный завсегдатай. В спортивной шапочке. Он подмигнул Ганину и пошел дальше.

Ближе к финишу зрители повскакивали с мест. Те, кто проиграл, тут же выбрасывали бумажки, выигравшие выстраивались в очередь у касс.

Позже Ганин сидел на опустевшей трибуне. Уборщики собирали бутылки, бумажки и другой мусор. На поле вышли заниматься дети постарше — не те, которые выступали между скачками.

Тип в шапочке, сказавший Ганину о ставке, пересчитывал выигрыш, грузно облокотившись на перила.

Ганин отхлебнул из фляжки и пошел к нему. Встав рядом, он долго разглядывал лошадей на поле, потом спросил:

— Ну и как это все работает?

— Что?

— Ну вот это все: лошади, деньги.

— Удача, — ответил мужчина, лишь мельком взглянув на Ганина и убирая деньги в карман.

— Да ладно! — усомнился Ганин.

— Серьезно.

— И как часто вам везет?

— Ну... почти всегда. Я везучий.

— Может, и меня заразите своей… везучестью? Если, конечно, это не через поцелуи передается.

— Тут все просто. Одни выигрывают по-маленькому, но почти наверняка, другие рискуют. Как вы. Одни ставят на счастливые цифры, другие на лошадей, третьи — на жокеев. И все ставят на удачу.

Ганин достал мятые бумажки, взятые из кабинета Платова.

— Я ставил на чужую удачу. Одного приятеля.

— Похоже, не так уж и удачлив ваш приятель.

Ганин пожал плечами. Потом достал фотографию Платова.

— Видели тут его?

Мужчина долго всматривался в фото.

— Тут много кто ходит. Про лошадей я еще мог бы рассказать, а про людей…

Ганин убрал фото в карман.

— А про лошадей — можете?

— Ну… это я к слову…

Ганин отхлебнул из фляжки.

— Что это?

— Ну, немного того, немного сего.

Тип взял фляжку, понюхал.

— Водка.

— И она тоже. Хотите?

Тип глотнул.

— Слышали про убийство в горах?

— Что-то слышал… Вы из милиции?

— А если из милиции — то что?

— Ничего. Мне все равно. Так вы из милиции?

— Нет.

— А этот — с фото?

— Так… Знакомый. Мне надо его найти.

— Почему здесь?

— Надо с чего-то начать. Он любил здесь бывать. Это уже кое-что. То есть это пока все, но это уже кое-что. Есть у меня теория: если не знаешь, где искать, глупо бегать. Надо остановиться на месте и просто ждать.

— Чего?

— Ну… что-нибудь постоянно происходит.

Тип хмыкнул.

— Если это ваша теория, то вы никогда не найдете этого своего прия-теля.

— Мм… это уж как повезет.

Ганин хлебнул из фляжки.

— Так как насчет лошадей?

Мужчина хмыкнул, посмотрев на Ганина сверху вниз, и направился к выходу.

У конюшен чистили пару лошадей, участвовавших в скачках. Одна, черная, с точеными ногами, неспокойно переминалась с ноги на ногу, то и дело потрясая мордой. Вторая, коричневая, с темной гривой, стояла, вытянув голову. Под ее тонкой кожей видны были набухшие вены.

Ганин смотрел на лошадей из-за невысокой изгороди, отделяющей площадку у конюшни от парка вокруг ипподрома.

От мытых боков лошадей валил пар. Жокей коричневой лошади, весь в грязи, накинул куртку и ушел, лошадей повели в конюшни. Те послушно последовали за конюхами.

На почте была очередь.

Ганин стоял позади женщины, которая держала на руках мальчика лет двух. Пока очередь медленно двигалась к окошку, мальчик внимательно смотрел на Ганина. Тот так же внимательно смотрел на мальчика.

Наконец подошла его очередь.

— До востребования, — протянул свой паспорт Ганин.

Женщина нашла бланк, Ганин заполнил, подписался и получил деньги.

В тесном, с низкими потолками гостиничном баре было накурено. Ганин пил.

Рядом за стойкой сидели две дамы лет тридцати пяти. Кажется, они кого-то ждали.

— Девчата, вы одни? — спросил их Ганин.

— Мы вдвоем, — нейтрально отрезала одна из дам.

— Меня устраивает. Чем больше, тем лучше — я всегда это говорю. Что вам заказать?

В кармане зазвонил мобильник. Ганин достал телефон, посмотрел, кто звонит.

Звонила Софья. Ганин положил мобильник на стойку. Обе женщины молча уставились на Ганина, ожидая, когда он ответит на звонок.

Ганин кивнул на мобильник.

— Одна дамочка. Бюст вот такой, ноги от шеи. Честное слово. Домогается меня, — шутил Ганин. — Говорит, что учительница в школе. Но мы ж знаем эту школу. — Ганин подмигнул. — Сауна, массаж…

— Может, ответишь? — не выдержала крашеная блондинка.

— Зачем? Мне нравится музыка, — ответил Ганин. — Так что вам заказать?

— Если сам не отстанешь, я позову охранника. Ясно? — спокойно сказала молчавшая до сих пор крашеная потрепанная брюнетка.

— Ясно. Облом по всем статьям.

В барах вы не знакомитесь и на первом свидании не даете. Но я просто подумал, что бывают исключения…

Женщина повернулась в сторону охранника у входа.

— Ясно-ясно. Ухожу.

Ганин расплатился и вышел из бара.

Он шел по тихой улице. Темнело. Уютно, даже празднично сверкали витрины магазинов. Проезжали мимо машины, спешили по своим делам люди. Ганин нахохлился. Он чувствовал себя здесь чужим.

В «Кодаке» он сдал в проявку две банки с пленкой, обнаруженные у Платова.

Вечером он лежал на кровати. Работал телевизор. Ганин забыл о его существовании. Он смотрел в потолок и курил. По потолку бегали красно-синие световые пятна — за окном зажглась вывеска бара при гостинице.

Ганин включил диктофон.

— Мм… Ганин, что ты тут делаешь? Каждый день ненавидеть свою жизнь, мечтать о каждом понедельнике, с которого начнется что-то лучшее, а в итоге оказаться черт-те где. Лежать тут и пить, пока за окном мигает иллюминация, точно чокнутая новогодняя елка… Жизнь удалась, Ганин. Ты молодец…

Снова зазвонил мобильный телефон. Ганин не обращал на звонок никакого внимания.

— Бросить все и уехать… — подумав, решил он, но после небольшой паузы сам себе возразил: — Ты и так уже уехал. Куда еще? Ты просто пьян, тебе надо баиньки, а завтра будет понедельник и все будет хорошо.

Ганин выключил диктофон. Телефон продолжал звонить.

Ганин встал и пошел принять душ.

На следующий день тучи немного разошлись, то и дело выглядывало солнце, но воздух стал еще морозней. Чувствовалось, что зима совсем близко.

По трассе на огромной скорости проносились машины.

Ганин сидел под навесом на вы-

ступе окна автозаправочной станции

и наблюдал за машинами. День был холодный, Ганин выдыхал теплые струи пара.

Когда он вошел в магазинчик на заправочной станции, звякнул колокольчик.

Хозяин автозаправки, высокий крепкий мужчина в джинсах и одной футболке, переносил ящики из подсобки за прилавок.

— Здрасьте, — сказал Ганин.

Мужчина перестал заниматься ящиками и уставился на Ганина.

— Тихо тут у вас.

— Тихо.

— Дела, наверное, не очень?

— Интересуетесь автозаправкой?

— А вы ее продаете?

— Продаю.

Ганин обернулся в зал, опершись на прилавок.

— М-да… А место вроде ничего.

— Хорошее место, — кивнул хозяин.

— Не считая того, что в пятистах метрах отсюда сетевая автозаправка, которая может себе позволить продавать бензин дешевле процентов на десять, — добавил Ганин.

— Ну… Если грамотно дело вести… — смутился хозяин.

— Верно. Обновить, покрасить, моделек на работу нанять, чтобы в купальниках флаеры на дороге раздавали. Глядишь, и большое сердце дальнобойщика дрогнет…

— Дальнобойщики сюда не заворачивают.

— Жаль, такая идея и пропадает на фиг. И все из-за этих крепких ребят на больших машинах... А правда, что

в горах кого-то убили?

— Да, девчонку одну. Но тут тихо. Такое в первый раз случилось.

— А что насчет того парня?

— Какого?

— Ну того, что с ней был?

Хозяин автозаправки уставился на Ганина.

— Вы кто?

— Какая разница? Так как насчет парня? Вы же видели его в тот день.

— Почему я должен вам рассказывать?

— Почему бы нет? Подозреваете, что пацан — святой и если расскажете о нем, то навалится куча паломников целовать его следы? Так ведь на машинах навалятся, бизнес пойдет в гору. Можно будет еще и сувенирчиками подторговывать.

— Ты больной?

— Я частный детектив. У меня и визитка есть. — Ганин достал пачку мятых, замызганных визитных карточек. — Вот… Обычно срабатывает.

Мужчина внимательно изучил визитку.

— Я ж ничего секретного не выпытываю. Даже сочувствие проявил, вашими делами поинтересовался. Похоже, не очень удачно вышло, но почему бы вам не рассказать?

Ганин с такой неподдельной искренностью посмотрел на хозяина, что тот не смог отказаться.

— Ну был тут пацан. Стоял тут под навесом, когда дождь начался. Долго стоял — пока гроза не поутихла. Приятный паренек. Вежливый такой. Воспитанный. Да не мог он ее убить.

— Почему? У него рук нет?

— Я их с подружкой часто видел: они все в горы ездили, иногда заходили что-нибудь купить. Ну там воду или шоколадки. Детишки совсем. Обожали друг друга.

На заправку свернула «Газель», хозяин автозаправки поспешил к водителю.

— Не мог убить, потому что не мог. Отличный аргумент, который тут всех устраивает, — прокомментировал Ганин на диктофон. — Все-таки в мире есть справедливость: милые, очаровательные даже, подростки никого не убивают. Убийцы — это одинокие сорокалетние, склонные к облысению мужики. Так во всех учебниках по криминалистике написано. Через пару лет, Ганин, ты тоже кого-нибудь убьешь — только потому, что, обозлившись, начнешь лысеть.

Ганин вышел на улицу и сел на подоконник, достал фляжку и, сделав пару глотков, стал смотреть на проезжающие машины.

Вечером Ганин снова пил в гостиничном баре. Бар уже закрывался, остались Ганин и еще какой-то забулдыга. Уборщица мыла пол, официант собирал рюмки и бокалы со столиков, бармен дремал за стойкой. Рядом с Ганиным на стойке лежала стопка новеньких книг.

В номере Ганин просматривал книги, посвященные лошадям. На глянцевых страницах были рисунки разных пород, портреты именитых коннозаводчиков.

Ганин выгреб из кармана квитки с ипподрома — свои и Платова — вместе с мелочью, ключами и сложенной пополам фотографией Платова.

Он сел, рассматривая фотографию Платова, потом достал распечатанную им фотографию с двойной экспозицией. Обнаженная женщина. Тонкие руки, прикрывающие грудь, изгиб шеи, взгляд, будто стесняющийся

и при этом полный достоинства и понимания собственной скрытой красоты.

Ганин лег, положив обе фотографии — Платова и обнаженной женщины — на подушку.

— Ганин, это тебя не касается, — сказал он сам себе. — Хотя… — добавил он, подумав.

Наутро Ганин снова стоял на дороге в горах — в том месте, где таксист, по его словам, высадил Платова.

Зависла настороженная тишина. Где-то далеко запела было птица, но тут же оборвала трель. Снизу поднимался едва различимый монотонный гул автотрассы.

Ганин представил себе, как…

Двое молодых людей — Зоя и ее парень — едут на велосипедах. Они веселы. Она смеется и крутит педали быстрее, он спешит за ней, догоняет, обгоняет. Она останавливается. Он не замечает. Замечает, только когда оказывается метрах в двадцати от нее. Тоже останавливается.

Потом ее рука. Она неподвижно лежит на выпуклой, изрытой бороздками коре дерева. Она старается не дрогнуть: по руке ползет божья коровка. Но пальцы непроизвольно вздрагивают. Она прижалась к дереву. Он осторожно обнял ее и ствол дерева и неумело прижался губами к ее щеке. Она будто не реагирует, она наблюдает за божьей коровкой, ползущей по руке, потом по запястью…

На метеостанции лаяла собака.

Бешено вращался ветряк. Порывы ветра с силой гнали листья и мусор по асфальтовым дорожкам и по траве.

На площадке возились двое мужчин. Они ремонтировали вышедшее из строя оборудование.

В коридоре слышно было, как в одной из комнат громко работает радио. Коридор насквозь продувался ветром, и то и дело хлопала одна из дверей.

Ганин разговаривал с той же женщиной, которая открыла ему дверь кабинета Платова в первый его приезд. Они стояли на импровизированной смотровой площадке в саду за деревьями. Отсюда открывался вид на горы, пики которых тонули в тяжелых облаках.

— Я не думала, что все так… повернется. Никто не знает, что за человек рядом, — сетовала женщина. — Сидишь с ним за одним столом, а потом он оказывается убийцей…

— Я понимаю.

— …Я беру людей на работу, не спрашивая об их прошлом. Если я буду спрашивать — сюда вообще никто не поедет… Документы у него были

в порядке. Диплом, трудовая книжка…

— Я могу на них взглянуть?

— У меня все забрали. Приезжали из прокуратуры…

Женщина замолчала, озадаченно заправляя выбившиеся из-под капюшона куртки волосы. Ганин смотрел вниз, на горы, по склонам которых причудливо ложились тени.

— Мне тут нравится. Может, меня возьмете на работу?

Женщина вопросительно посмотрела на него.

— Я серьезно.

— Зачем это вам?

— Горы, тишина… ну и вообще.

У меня техническое образование… незаконченное. Но я умный. Быстро учусь.

— Нам нужен инженер с опытом работы. Оборудование старое. Вряд ли вы разберетесь… — Она недоверчиво покосилась на него. — Вы это серьезно?

— Я всегда говорю серьезно. Почему всем кажется, что я шучу?

— У вас же есть работа.

— Ну да, — неохотно согласился Ганин.

В сквозном коридоре никого не было. Ганин остановился у кабинета Платова. Таблички уже не было. Ганин увидел ключ в замке. Он приоткрыл дверь.

Женщина что-то лихорадочно искала в ящиках стола Платова, она нервно разбрасывала бумажки, заглянула под стол…

— Вы ищете пленки?

Женщина обернулась. Это была женщина с фотографии с двойной экспозицией.

Она убрала с лица растрепавшиеся волосы и изумленно смотрела на Ганина, силясь понять, что он тут делает.

— Боже, какой взгляд! Выяснить, не эти ли глаза обрекли Платова, — произнес Ганин на диктофон.

— С чего вы взяли, что я…

— Дайте подумать. Кольцо на безымянном пальце. Муж далеко. Красивой женщине скучно вечерами одной…

— Они у вас?

— Я не осуждаю. Мне все равно.

— Отдайте.

— Вы тут работаете?..

— Они не ваши, — не слушая Ганина, продолжала женщина.

— Согласен. Глупый вопрос, вряд ли тут есть кто-то посторонний, кроме меня. Кстати, Ганин, частный детектив. А вы?

— Отдайте пленку.

— Да нет же, так никакого разговора не получится. Если я буду говорить о своем, а вы о своем…— Лариса. Отдайте пленку.

— Лариса. Хорошо. Я живу в гостинице на Троицкой. Заходите как-нибудь вечером. Обсудим.

Она устало села на край дивана.

— Зачем вы здесь? — спросила она.

— Хотел поговорить с вами.

— Почему со мной?

— Потому что вас, похоже, единственную тут волнует, что случилось с Платовым. Думал, вы мне поможете.

— А вам это зачем?

— Мне за это платят. Хотя я сомневаюсь, что смогу помочь.

— Тогда откажитесь.

Он пожал плечами.

— Не все так просто.

Сев рядом с Ларисой, он стал перебирать выброшенные женщиной из стола Платова журналы, бумажки с записями.

— Тут уже все переискали люди из прокуратуры. Если бы что-то было… — сказала Лариса.

— А как насчет самого Платова? Что он за человек?

— Я почти ничего о нем не знаю. Так. Иногда проводили вместе вечера. Он не очень рассказывал о себе.

— Значит, вы рассказывали?

— Нет.

— Тогда о чем вы трепались? Или сразу — в койку?

Она посмотрела на него.

— Вы действительно хотите, чтобы я вам помогала?

— Извините.

— С ним было интересно. Просто интересно.

Ганин встал, автоматически достал диктофон и продиктовал на него:

— Ничего личного. Встречи с замужней женщиной. Избегает обязательств?

— Что вы делаете?

— А?.. А! Говорю сам с собой. Не обращайте внимания.

Ганин выключил диктофон.

— Как вы думаете, Юра действительно убил эту девочку? — спросила Лариса.

Ганин пожал плечами.

— А вы как думаете?

— Не думаю, что он способен.

— Вряд ли мы сами знаем, на что способны. Я, например, думал, что смогу с парашютом спрыгнуть, а когда оказался уже в вертолете и деваться было некуда, а мне еще и инструкторша нравилась…

— Его посадят?

— Если найдут.

Она посмотрела на него.

— Отдайте пленку.

— У меня нет с собой. Честно.

Лариса внезапно расплакалась. Ганин растерялся, не зная, что делать, но потом обнял ее, прижал к себе. Она не сопротивлялась. Она продолжала плакать, уткнувшись в его плечо. Ганин по-прежнему чувствовал себя неловко.

В «Кодаке» фотографии выдавал все тот же парнишка лет шестнадцати. Он был донельзя серьезен и старался не смотреть на Ганина.

В баре за столиком Ганин курил, разглядывая фотографии. Там были все те же пейзажи. Несколько фотографий в городе с попавшими в кадр случайными прохожими — таких было мало. Ганин мельком просмотрел фотографии, на одной внезапно остановился. Он внимательно всматривался в снимок. Потом, сложив фотографии, расплатился и вышел.

В номере Ганин курил, сидя в кресле, и рассматривал фотографию.

Горный пейзаж. Зоя — та самая убитая девушка — на первом плане с ракеткой для бадминтона. Она поднимает волан и улыбается фотографу. Случайный бытовой снимок. Невинная улыбка девушки.

— Хм… Ты знал ее. Что же между вами было?

Ганин представил Зою, лежащую в замерзшей луже, с распахнутыми глазами, оледенелыми губами, ее тонкие пальцы подо льдом…

Часть третья

Туча вот-вот собиралась разродиться ливнем.

Платов ходил по окрестностям, то и дело заглядывая в видоискатель фотоаппарата в поисках картинки. Он вышел к заросшему травой обрыву. Внизу двое — Зоя и ее парень — играли в бадминтон. Она смеялась, легко порхая и отбивая удары. Парень был скован, он медленно и только в крайней необходимости сдвигался с места — часто пропускал волан, отчего Зоя еще больше смеялась. Их велосипеды стояли прислоненные к нескольким чахлым березкам. Парень хмурился. Очередной раз пропустив волан, он неохотно направился его искать.

Платов пошел дальше.

Позже он снова вышел к поляне — только с другой стороны. Молодых людей не было. Их велики стояли на прежнем месте. Платов осмотрелся по сторонам.

Было тихо. Он встревожился и подошел ближе. И снова осмотрелся. Никого не было.

Внезапно позади хрустнула ветка — Платов обернулся. Зоя оказалась прямо перед ним.

— Волан, — сказала она, улыбнувшись и поднимая из травы бадминтонный воланчик.

— Я нашла! Нашла! — крикнула она и поспешила к велосипедам.

Платов пошел прочь.

Он увидел парня далеко от поляны — он сидел на краю обрыва. Все с тем же хмурым выражением. Он не заметил Платова.

Платов внезапно проснулся и понял, что это сон…

Ганин внезапно проснулся и понял, что это сон про Платова и его сон…

За тонкой стеной у соседей работал телевизор. На кровати сидела Лариса в неглиже.

— Плохой сон? — спросила она, улыбнувшись.

— Да. Нет... Не знаю. Просто сон. Давно я… сплю?

— Час. Я вернулась из ванной, а ты уже…

— Прости.

— Ничего.

— Это не потому, что мне… что ты меня не интересуешь, — стал оправдываться Ганин, поднимая с пола рубашку и джинсы. — То есть… это вообще никак не связано с тобой, просто я часто сразу вырубаюсь после секса. Это со мной бывает. То есть это как раз потому, что все было здорово.

Лариса улыбнулась.

Ганин сел, стал натягивать через верх застегнутую на пуговицы мятую рубашку.

— Я был почти уверен, что ты придешь, — заметил он, запутавшись в рукавах.

— И что? Ты решил, что я сплю со всеми, кто меня позовет?

— Нет, не думаю.

— Думаешь. Мне все равно, что ты думаешь.

Она сказала это равнодушно.

Ганин быстро натянул джинсы.

— Может, пойдем куда-нибудь? — предложил он.

— Куда?

Ганин и Лариса сидели в баре. Он пил водку. За окном стемнело. Люди спешили по домам. Сине-красные неоновые буквы бара отражались в окнах здания напротив. Лариса была в элегантном платье.

— Я был уверен, что ты придешь, но что ты останешься…

Лариса то и дело оглядывалась по сторонам.

— Что, Платов не водил тебя в бар? — спросил ее Ганин.

— Нет. У моего мужа есть друзья. Если кто-то увидит меня с тобой… Тебе обязательно столько пить?

— Это только начало. Для разминки.

Она улыбнулась.

— Почему вы расстались с ним? — спросил ее Ганин.

— С Платовым? Мы не расставались. Да ничего особенно-то и не было. Разговаривали. Он и был-то тут всего несколько месяцев. Ну мы переспали пару раз — и всё. С ним было легко, не так, как с другими. Он ничего не изображал, не делал вид, что влюблен. — Лариса закурила тонкие дамские сигареты, глядя куда-то в зал через Ганина. — Никаких ухажива-ний. Мы просто трахались. Это было честно...

— А слезы?..

Лариса нахмурилась.

— Это не важно, — с досадой ответила она.

— А фотографии?

Она пожала плечами.

— Где он жил, когда приезжал на выходные?

— Я не знаю. Подозреваю, что у него было много женщин. Наверняка у какой-нибудь из них он и зависал. Мы можем говорить не о нем? Ты что, все еще в деле?

— Мне платят — ты помнишь? Так почему бы и нет?

Она рассмеялась.

— Что?

— Классная у тебя работа. Шляешься по барам, играешь на ипподроме — и все это твоя работа! Тебе еще и платят.

— У меня есть теория: я ее проверяю.

— Теория? Она в том, что если много пить, играть на скачках и трахаться со мной — в общем, жить, как Платов, — то течение вынесет тебя туда же, куда и его? И однажды ты придешь в себя где-нибудь под забором в обнимку с ним?

— По-моему, в этом есть логика.

— Ну и как успехи?

— Пока никаких, — признался Ганин.

— Ясно.

Лариса вдруг помрачнела.

— Я найду его. Правда, — поспешил заверить Ганин.

Лариса перегнулась через стол и, задрав рукав его свитера, посмотрела на часы на его руке.

— Ого! Уже девять.

— Когда я тебя увижу?

— А тебе это нужно?

— Нужно, раз спрашиваю.

— Посмотрим. Пойду.

Она встала.

— Я бы проводил, — предложил Ганин.

— Как бы тебя не пришлось провожать.

— Я в норме.

— Я вижу.

Он взял ее за руку.

— Можно нанести ответный визит?

Она выразительно посмотрела на него и ушла.

На ипподроме был последний заезд. День был пасмурный, то и дело принимался дождь. Дул ветер. Не дождавшись конца заезда, Ганин пошел вниз.

У касс стояла очередь. Ганин встал в конец. Зазвонил телефон. Ганин глянул на экран и убрал телефон подальше — во внутренний карман куртки. Телефон перестал звонить. Потом зазвонил снова. Люди в очереди оборачивались на него.

Ганин сидел на пустой трибуне, перекусывая чипсами и пивом. Рядом с ним присел его новый знакомый с ипподрома.

— Ну как успехи?

Ганин вытащил из кармана кучу смятых ипподромных квитков и картинно бросил их лететь по ветру.

— Триста рублей. Пять тысяч поставил — триста получил, — пояснил Ганин.

— Хм.

— А вы?

— Угадал победителей в семи заездах.

— Как вы могли знать, что Греза сойдет в третьем заезде? Она была фаворитом.

— Интуиция. Я же говорил: мне везет.

Ганин протянул ему чипсы. Тот не отказался — взял несколько.

— Сколько стоит ваша интуиция?

— Ну… Половину за выигрыш, — ответил мужчина.

— Дорого.

— Как хотите.

Снова зазвонил телефон.

— Это ваш.

— Знаю, — ответил Ганин.

— Жена?

— Нет. Совесть.

— Хм.

Ганин неохотно достал мобильник.

— Ганин. Да, Софья... Я не мог ответить.

Мужчина встал, пошел вдоль трибуны.

— Да, был занят… Ну, кое-что… Алло! Вас плохо слышно… Я? На ипподроме… Нет, я ищу его, я не трачу время, я ищу… Это не так просто. Если вас не устраивает моя работа…

Я понимаю, я делаю, что могу. Обычно я за такое не берусь, я говорил вам… Нет. Я не отказываюсь, если вы не отказываетесь от моих услуг… Отлично… Да. И еще. Хотел и сам звонить… Я на мели. Как куда? Я могу отчитаться за все потраченные деньги… Ну сколько сможете, я же говорил: мои услуги недешевы. Если вас это не устраивает, можете поискать другого… Хорошо. Туда же — на главпочтамт…. Хорошо, я позвоню. Как только будет что-то определенное.

Он выключил телефон, тяжело выдохнув воздух. Изо рта шел пар.

Ганин еще пару раз дохнул теплым воздухом и посильнее закутался в куртку.

— Не нашли еще своего приятеля? — кивнул на телефон мужчина.

Ганин отрицательно покачал головой.

— И что же ваша теория? — спросил мужчина. — Насчет того, что надо сидеть и ждать?

— Может, надо сидеть и ждать где-то в другом месте? — предположил

Ганин.

Ганин осматривал комнату Зои. Ее мать стояла в проеме дверей. Девичья комната: кровать, стол, в ящиках которого тетрадки, учебники, плюшевые игрушки на подоконнике, книжки на полу у кровати. Зеркало, косметика. У дверного косяка отметины: Зоя в два года, в три, в пять, в двенадцать…

Ганин перелистал пару тетрадей на столе. Девичьи глупости, сердечки на последней странице, фотография Зои с Олегом. Бытовой снимок.

— Это был ее парень?

— Да. Олег. Они в одном классе учились.

— Думаете, у них было серьезно? — спросил Ганин. — Ну в смысле…

— Да какое «серьезно» может быть в пятнадцать лет.

— Я в пятнадцать лет пытался отравиться.

— Из-за любви?

— Нет. Так просто. Интересно было… Хотя и из-за любви, наверное, тоже.

— До этого лета они вообще не обращали друг на друга внимания. А тут… Это просто гормоны. Олег хороший парень, из приличной семьи... — Мать девушки терла опухшие от слез глаза, говорила она спокойно, даже как-то отстраненно. — У нее не было секретов от меня. Я подумала: она уже взрослая. Или я запрещу ей встречаться с ним и тогда она все равно будет с ним встречаться, но не будет рассказывать мне, или я разрешу.

— Они ссорились?

— Ссорились. Но несерьезно. Потом часами висели на телефоне. Или Олег приходил к нам. Даже среди ночи. Они мирились, долго говорили.

И потом всё по-новой.

Ганин показал женщине фотографию Платова. Фотография помялась в куртке Ганина, она была согнута пополам, отчего поперек образовалась белая складка.

— Вы когда-нибудь видели этого человека?

Женщина внимательно и долго разглядывала фотографию.

— Это ведь он, да?

— Это Платов.

— Мне в милиции показывали его фотографию, но другую. Почему он сделал это?

— Не знаю. Так как? Может быть, Зоя знала его?

— Нет. Зоя точно не была с ним знакома.

— Или она не все вам рассказывала. Девочки любят секреты.

— Я же вам говорю…

— Ну да, да, я понял: ваша дочь исключение. Только вот у меня есть фотография вашей дочери. Эту фото-графию сделал Платов...

Во взгляде женщины появилась тревога.

— О, там ничего такого, — поспешил успокоить Платов. — Просто ваша дочь где-то в горах. И она улыбается фотографу. Может быть, это случайный снимок, просто ваша дочь попала в объектив, а может быть…

— Думаете, он специально следил за ней? — еще больше встревожившись, спросила женщина.

Ганин еще раз окинул взглядом комнату.

— Понятия не имею.

На школьном дворе мальчишки гоняли мяч. Поле было глинистое, с темными лужами в углублениях. Ворота без сетки стояли в воде. Полный мальчишка ходил по краю лужи и наблюдал, как на противоположном конце поля одноклассники дрались за мяч. Он был вратарь.

Ганин легко нашел среди играющих мальчишек Олега. Тот в азарте сбросил свитер и бегал по полю в грязной футболке. Лицо его разрумянилось от игры на свежем воздухе.

— Давай, Санек! На меня! На меня! — кричал он долговязому парню в толстовке с короткими для него рукавами.

Пас. Олег ловко принял мяч и повел его к воротам противника. Но парень покрепче из другой команды толкнул его, Олег растянулся на грязной земле. Но тут же вскочил, побежал за мячом. Выбив мяч у противника, он пнул его, мяч улетел с поля. Мальчишки на краю поля побежали за мячом, но его уже вытащили ребята из младших классов — шкеты, сбежав с уроков, наблюдали за игрой старшеклассников. Игра продолжилась.

Олег вдруг как будто почувствовал взгляд Ганина. Он посмотрел на него, силясь понять, отчего стал объектом пристального внимания…

В голову ему попал мяч, Олег снова включился в игру, тут же забыв о Ганине.

Ганин ушел.

Подходя к своему номеру в гостинице, он увидел, что дверь приоткрыта. Ганин насторожился. Ногой распахнув дверь, он заглянул в комнату.

У окна стоял следователь. Жуя жвачку, он смотрел в окно. Услышав скрип паркета, он обернулся. Ганин стоял в дверях комнаты. Ящик тумбочки был приоткрыт, сумка Ганина лежала прямо на кровати. Рядом валялись книги о лошадях, чеки с ипподрома, небрежно брошенные пейзажи Платова.

— Извините, что без приглашения.

— Всегда пожалуйста, — настороженно ответил Ганин.

— Я тут почти два часа прождал. Горничная шепнула мне, что вы, наверное, в баре. Я и там вас искал. Но бармен сказал, что сегодня вы туда еще не заходили.

— Я запасливый.

Ганин показал фляжку во внутреннем кармане куртки.

— Нашли что-нибудь?

— Я ищу кого-нибудь. Вернее, кого-то определенного, — по привычке, но с некоторой настороженностью стал шутить Ганин. — Конечно, было бы куда проще подсунуть моей клиентке первого попавшегося мужика. Но, подозреваю, ей хочется именно ее брата. Она, видите ли, разборчива. Не понимаю, зачем он ей сдался.

Следователь пропустил шутки Ганина мимо ушей.

— Этот человек убил девочку. Вы ведь понимаете, что скрытие информации — это подсудное дело?

— Или ее убил не он.

Следователь встал прямо перед Ганиным, сложив на груди руки и уставившись в упор.

— Почему вы так настаиваете на своем?

— Для равновесия. Мне все равно. Правда. Если бы вы твердили, что он не убийца, я бы в ответ говорил, что это мог быть и он. — Ганин тоже сложил руки на груди. — Мне платят за то, чтобы я его нашел. Посадите вы его потом или нет — меня не касается.

Следователь поддел за шнурок и вытащил из кармана Ганина диктофон. Вытащив его, он как бы между прочим стал задумчиво вертеть его на пальце. Ганин смолчал.

— Я все-таки надеялся, что у вас найдется что-нибудь интересное, — произнес следователь.

— Если бы я знал, оставил бы в сумке пару журналов «Плейбоя».

Следователь кивнул на фотографии в ящике тумбочки.

— Интересные снимки, да? Не возражаете, если я пленку заберу? На-сколько я понимаю, она не ваша?

Ганин все понял.

— Мать девчонки настучала?

— Она хочет, чтобы убийца ее дочери был пойман и наказан. Это ведь справедливо, как вы считаете?

Следователь показал, что пленка у него уже в кармане и пошел к выходу.

Когда дверь закрылась, Ганин закрыл ящик тумбочки и сбросил сумку на пол. Сев на кровать, он задумался. Потом рванулся за следователем в коридор.

— Диктофон-то отдайте!

Следователь ухмыльнулся и ушел.

Ганин вернулся в номер, раздраженно смахнул сумку на пол. Потом взял книгу о лошадях. Фотографии Зои и Ларисы были в книге. Следователь их не нашел. Ганин сел. Достав фотографию Платова из кармана, он стал внимательно изучать его лицо.

Ирэна Александровна — та же женщина, которая показывала кабинет Ганину, — вела Платова по коридору.

— На верхнем этаже жилые комнаты, внизу — кабинеты, плюс комната отдыха.

Навстречу им попался невысокий мужчина в пиджаке поверх футболки.

— Ирэна Александровна, ждем вас в диспетчерской.

— Я приду. Начинайте без меня. Кстати. Это наш новый инженер.

Мужчина быстро пожал Платову руку и прошмыгнул дальше.

— Вот ваш кабинет.

Она открыла дверь в небольшую комнатку в темном коридоре.

— Осмотритесь потом.

Рядом с его кабинетом была распахнута дверь.

— Этот коридор ведет в столовую и в техотдел.

Платов обошел все двухэтажное здание метеостанции. Здание было по-строено в восьмидесятых. Недавно был проведен капремонт. Ровные прямоугольники комнат, везде пластик и алюминий. Минимализм, как на судне. Все было рационально, функционально и чисто.

В столовой они застали парня, который доедал холодный ужин и слушал плейер. Он не обратил на Платова никакого внимания. Даже не выключил плейер, только глянул и кивнул в знак приветствия.

— А остальные?.. — уже в коридоре спросил Платов.

— Скоро приедут из города. Вечером будет автобус. Штат почти весь укомплектован, не хватает только врача. Он был, но прожил тут две недели и уехал.

Они прошли через комнату отдыха — прямоугольное помещение с диванами, креслами, телевизором, столами с нардами и шахматами и одним бильярдным столом. Через открытую дверь в коридоре женщина кивнула на улицу.

— Там наш сад. Вишня, яблони. Там узел связи. Мобильные здесь не работают, связь только по обычному телефону. Я вас пока не буду оформлять. Осмотритесь. Когда точно решите остаться — скажете.

Они поднялись на второй этаж.

— Вот ваша комната.

В узкой комнате стояло две кровати, на одной из них лежал мужчина лет сорока с голым торсом. Он смотрел по портативному телевизору футбольный матч.

— Толик, это наш новый инженер. Толик — техник.

Мужчина встал, они пожали друг другу руки.

— Платов, — представился Платов.

— Устраивайтесь, — сказала Ирэна Александровна и ушла.

Платов поставил сумку на кровать и осмотрелся.

— Ну? За кого болеем? — спросил его Толик.

Стемнело. Платов включил свет в своем новом кабинете. Ящики стола были пусты. Он прилег на кожаный диван, какие обычно бывают в приемных какого-нибудь начальства средней руки. Диван был коротковат для него и слишком мягок.

Позже к метеостанции подъехал автобус. Приехали остальные сотрудники. Женщины ушли на кухню попить чай и посплетничать. Мужчины разошлись по комнатам, только парень из столовой в одиночку лениво гонял шары на бильярдном столе. Громко работал телевизор.

Дверь в кабинет Платова была едва приоткрыта. Он выключил свет и курил в темноте.

Дождавшись, когда в коридорах все стихло, он закрыл дверь на ключ и вышел.

В переходе в столовую Ирэна Александровна отчитывала молодую женщину. Платову не было видно их лиц.

— …Я понимаю, что вам кажется, что вы так незаменимы, что можете плевать на свои обязанности. Но я этого не допущу, — раздраженно говорила Ирэна Александровна. — Еще раз подумайте, хотите ли вы тут работать, и если да, то прошу вас впредь проверять ваши отчеты, я не собираюсь вас защищать…

Платов, оставаясь незамеченным, вышел в сад.

В темноте шумели деревья. Платов старался не попадать в светлые прямоугольники льющегося из окон станции света.

Сад был на пологом склоне, вниз вела тропка. Платов обошел сад за десять минут. По периметру сада был забор. Платов остановился. Он видел в окнах первого этажа комнату отдыха. Там было несколько человек. Женщины с чашками чая перешли туда и сидели

у телевизора. Мужчины играли в нарды, разговаривали.

Платов прошел насквозь через коридор к выезду. Осмотрел площадку с приборами и датчиками. Остановился у пса на цепи. Тот тихо зарычал.

Платов подошел ближе. Пес поднялся и настороженно смотрел на него. Платов медленно протянул к нему руку. Пес зарычал сильнее. Платов сделал еще один шаг.

— Успокойся. Свой.

Мышцы пса напряглись — он готов был рвануться на Платова. Платов медленно присел на корточки рядом с псом.

— Иди сюда.

И положил руку ему на ошейник.

Пес перестал рычать, но был все так же напряжен.

— Хороший мальчик, — потискал его под ошейником Платов. — Хороший пес.

— Впервые вижу, чтобы эта сволочь кому-то далась гладить.

Платов обернулся. У ворот курила Лариса. Она курила нервно и смотрела на Платова с собакой.

— Может быть, никто просто и не пытался, — сказал Платов и встал.

Лариса была в тонкой блузке и юбке.

— Я вас еще не видел.

— И больше, наверное, не увидите… Эта дура Ирэна… Она меня не выносит. Надоело. Лезет в мои бумаги, перепроверяет, как будто я ей школьница…

— Кажется, я случайно слышал, как она вас… отчитывала…

— Это не важно. Все не важно.

Уеду к черту.

Лариса загасила недокуренную сигарету и направилась к двери.

— Спокойной ночи, — сказала она, не оборачиваясь.

Рано утром туман окутал окрестности. Деревья вокруг были влажными, почва из ила и листьев мягко пружинила под ногами. Платов в легком пальто нараспашку бродил по окрестностям. Рядом засвистела трясогузка. Она спрыгнула на землю и повела Платова от своего гнезда. Платов вышел к разбитой асфальтовой дороге, по которой накануне приехал на станцию. Дорога терялась

в обрывках тумана, откуда-то снизу доносился гул автострады. В островках леса пели птицы. Платов сел на краю обрыва, уперев локти в острые коленки.

Лариса видела из окна, как Платов вернулся на станцию — чуть сутулящийся, с растрепанными ветром волосами, в темном пальто, промокшем от утренней влаги. Лариса видела, как Платов открыл ворота, как вошел в коридор.

Платов включил настольную лампу. Открыв ящики стола, он долго смотрел на них, потом взял оттуда пару технических журналов, неохотно пролистал. Потом достал из своей сумки крем для обуви и щетку и стал натирать ботинки.

В дверь постучали.

— Открыто.

Дверь открылась. На пороге стояла Лариса.

— «Платов Ю.А.», — прочитала она принесенную табличку для двери.

— Тут всем такие раздают?

— «Платов Ю.А.»? Да нет, просыпающимся раньше других обычно выдают птичьи фамилии, но мне показалось, что Платов вам больше подходит, — вот я вам и заняла.

— Спасибо.

— Можете положить ее в карман, а можете на дверь повесить.

Платов положил табличку на стол.

— Я вчера вечером была не очень вежлива. Вы простите. Просто расстроилась…

— Да все в порядке.

Лариса заметила аккуратно сложенные на диване одеяло и подушку.

— Вы тут ночевали?

— Не люблю футбол.

— Тяжело вам придется.

— Я уже понял.

Платов мягко улыбнулся, в глазах на миг возник теплый огонек. Отчего Лариса даже смутилась, почувствовав себя немного беспомощной.

— А где ваши вещи? — спросила она.

— Вот, — указал он на сумку.

— Это все? — удивилась Лариса.

Платов кивнул.

— Завтрак через пятнадцать минут. У нас тут все по расписанию.

— Я не хочу завтракать.

— Будете и сегодня от всех прятаться? Не получится. Пойдемте. Ирэна хочет познакомить вас с нашим дружным коллективом. Не переживайте, мы ровно настолько тут все «дружны», чтобы только не мешать друг другу.

Было зябко. Через открытую дверь автобуса ветер выдувал тепло. В автобусе было несколько человек. Лариса дремала. Водитель сел на свое место и завел мотор.

— Подождите!

К автобусу спешил Платов. Когда он заскочил, дверь закрылась и автобус тронулся.

Платов сел позади Ларисы.

— Все-таки решили ехать? — спросила Лариса.

Он кивнул, засунув руки в карманы пальто.

— Чем думаете заняться в городе? — снова спросила Лариса, обернувшись к Платову.

— Не знаю.

Платов не был настроен продолжать диалог. Лариса поняла это и отвернулась.

На ипподроме готовились к первому заезду. Играла музыка. Платов рассматривал людей и лошадей. Особенно его привлекла черная лошадка, которая нетерпеливо похаживала и то и дело вскидывала голову. Объявили начало заезда.

Черная лошадка сначала шла в общей массе, отстав от фаворита на три корпуса. Но к середине заезда уверенно пошла вперед и к финишу легко пришла первой.

Платов уже стоя наблюдал финиш...

В своей комнате-кабинете Платов выгреб из кармана выигранные деньги и квитки со ставками с ипподрома и небрежно бросил их в ящик стола. На столе стояла запечатанная посылка, оклеенная синими ленточками с надписью «Почта России». Налив себе из бутылки и глотнув, Платов открыл ящик. В нем оказались черный шерстяной свитер, вязаные теплые носки. Остальное Платов смотреть не стал. Отставив ящик с его содержимым на пол, он выпил.

В комнате отдыха мужчины со станции смотрели футбол.

Лариса постучала к Платову и приоткрыла дверь.

— Я испугалась, что вы уже не вернетесь.

— Испугались?

Платов улыбнулся со скрытой теплотой, как бы немного сверху. Лариса уже второй раз почувствовала это смущение рядом с ним.

— Ну то есть… Мне показалось… я так подумала. Автобус ждал вас полчаса.

— Я не рассчитал время. Родные прислали зимние вещи. Простоял в очереди на почте. Пришлось добираться на такси.

— О, это недешево.

Он кивнул. Она хотела было уйти.

— Лариса, — остановил ее Платов.

Она обернулась.

— Чем сейчас занимаются остальные?

— Футбол смотрят.

— А вы?

Она пожала плечами.

— Тогда, может… выпьем?

Она внимательно посмотрела на него...

В подъезде было сыро, пахло плесенью. Наверху вздрогнул и поехал лифт.

Ганин нашел нужный почтовый ящик и с трудом вскрыл его скрепкой. В ящике лежали две бесплатные газеты, рекламные листовки и счет за телефон. Ганин взял все это и попытался закрыть ящик. Но замок сломался: внутри обломилась и застряла часть скрепки. Ганин прикрыл ящик и пошел вверх по лестнице.

У нужной двери он позвонил. Долго никто не открывал. Наконец за дверью зашуршали.

— Кто там? — спросил мужской голос.

— Почта, — ответил Ганин.

Дверь открыл мужчина лет сорока. Крепкий, плечистый, в джинсах и толстовке. Он немного сощурился, вглядываясь в лицо Ганина.

Ганин протянул ему газеты, листовки и счет.

— Спасибо. Раньше в ящик забрасывали, — взяв почту, сказал мужчина.

— Почта меняется.

— Кто это? — раздался женский голос.

Позади мужчины в конце коридора показалась Лариса.

— Почтальон.

Лариса увидела Ганина. Тот приветственно кивнул ей.

— У нас новый сервис — доставка на дом, — широко улыбаясь, сообщил он Ларисе.

— Спасибо, до свидания, — сказал мужчина и закрыл дверь.

Ганин ухмыльнулся у закрытой двери и медленно пошел вниз.

Он ждал во дворе. И не ошибся. Через некоторое время к нему вышла Ла-риса.

— У тебя что, половое недержание?

— Ага.

— Почтовый ящик сломал.

Он кивнул на окна дома.

— Это был твой муж?

— Да.

— Никогда не понимал женщин.

— Он нормальный, порядочный мужик.

Ганин кивнул и серьезно ответил:

— Я именно так и подумал.

Она смутилась.

— Это не твое дело. У тебя есть какие-нибудь планы? — спросила она.

— Нет. У тебя?

— Сказала ему, что иду к подруге. Вечером мне надо вернуться на станцию.

Они прошли под аркой и вышли на улицу.

— Я не увижу тебя пять дней? Ужас! — Ганин посмотрел на часы. — Значит, у нас… часов семь?

— Три. Муж сейчас поедет к своей матери. Мне тоже надо будет у нее появиться.

— Интересно, на что хватит трех часов?

— Могу показать тебе город, — предложила Лариса.

— Вообще-то, я не об этом подумал. Но тоже пойдет.

Они гуляли по аллее.

— Скоро зима. Не люблю зиму, — сказала Лариса, вороша узким носком сапога желтые листья.

— Поехали в следующие выходные со мной на ипподром? Тебе понравится. Уверен: у тебя счастливая рука.

— Тебе раньше приходилось заниматься чем-то подобным?

— Ставить на скачках?.. А, ты о моей работе. Нет. Не приходилось. Обычно я занимаюсь слежкой. Мужчины ревнуют женщин, женщины мужчин — такой работы всегда много.

— То есть ты стучишь на неверных жен и неверных мужей.

— Никогда. Я джентльмен. Обычно я говорю клиенту, что их спутник жизни кристально чист и невинен.

— Но они тебе платят за правду...

— Они платят за свое спокойствие, которое я им и даю. Каждый живет так, как живет, и я не хотел бы сделать кому-то больно. Это мой принцип.

Ганин улыбнулся и остановился.

С обеих сторон аллеи проносились машины, где-то вдалеке молодая пара выгуливала собаку.

— Ты точно хочешь ходить вот так вот? — спросил Ганин.

— А у тебя появился план?

— У меня ноги замерзли. «Ботиночки на тонкой подошве». Честно. Ну вот. Уже насморк.

Ганин с шумом вдохнул воздух.

— Можем зайти в музей, это в двух кварталах.

— Местный краеведческий музей с Айвазовским сомнительной подлинности, парой бивней мамонта и залом трудовой славы?.. Я хотел сказать: гостиница ближе.

Они лежали в постели в его номере. Ганин уткнулся губами в ладонь Ларисы.

— Скажи честно, ты хоть немного занимаешься поиском Платова? — спросила Лариса.

— А ты вправду хотела бы, чтобы я его нашел?

Она освободилась из его объятий и легла на спину.

— Не знаю.

— Это не ответ.

— Он убил эту девочку… Я не могу себе этого представить… Мне бы не хотелось, чтобы это был он… Но тогда…

— Что?

Лариса ответила не сразу.

— Я много думала об этом... Тогда он ушел из-за меня.

— И это хуже? Я просто хотел уточнить.

Лариса села.

— Давай больше не говорить

о Платове, — попросила она.

— Мы все время только о нем и говорим. Даже когда ты предлагаешь не говорить о нем — ты опять говоришь о нем. Пф…

Она не ответила. Ганин почувствовал, как она стала вздрагивать, он понял, что она плачет.

— Я боюсь за него, — выдохнула она.

— Ты его не знала. Может быть, он маньяк и убийца. И даже этого ты о нем не знала. Почему тебе не все равно?

— А тебе все равно, с кем ты спишь?

Ганин задумался.

— Я думаю, в жизни редко что происходит хорошее, и если тебе что-то обломилось — то надо пользоваться, пока есть возможность.

— И ты пользуешься?

— Ну да… Ну не в смысле, как сейчас, — спохватился Ганин. — Сейчас не так. То есть я хотел сказать, что с тобой — это не кое-что, это даже Что-то с большой буквы, честное слово…

— Тебе никогда не говорили, что ты зануда?

— Ну почему сразу… Некоторые считают меня симпатягой. Говорят, что во мне есть романтичность. Может быть, во мне поэт умирает.

— Попробуй писать стихи.

— Давно подумываю написать бессмертную Оду Жизни, да все никак не могу придумать рифму к слову «отстой».

— Ты несерьезен, с тобой все несерьезно… И… — Она улыбнулась. —

И это хорошо.

— Хорошо, что я не Платов?

— Да.

Она встала и подошла к окну.

В глазах больше не было слез.

— «Любовь — как крыло бабочки. Красиво и очень хрупко», — произнес Ганин.

— Это что — твоя поэзия?

— Прочитал в одном общественном сортире между предложением сексуальных услуг некоей Лены и необоснованным утверждением «Жизнь — сука», — пояснил Ганин. — Если бы была сукой, давала бы чаще. Это я про жизнь.

— Когда ты начинаешь пояснять, все становится еще дерьмовее.

— Согласен.

— Уверена, что ты ответил автору, что сомневаешься в его утверждении.

— Ага.

— Что — серьезно?! Ты серьезно обнародовал на стенке туалета свои размышления?!

— Где-то вот столько, — Ганин показал текст размером с тетрадный лист. — Потом карандаш сломался.

Лариса не смогла сдержаться и рассмеялась. Ганин выглядел озадаченным.

— Я не успею к свекрови. Надо бы позвонить.

Она стала искать в сумочке свой мобильник.

Темнело. Вахтовый автобус ждал на конечной остановке.

Лариса вошла в автобус, Ганин сел на скамейку на остановке и с тоской преданного пса смотрел на Ларису. Автобус уехал.

Часть четвертая

Ганин с больной после ночной пьянки головой лежал в постели и тихо стонал.

В ванной возилась горничная.

— Господи, сделай так, чтобы какой-нибудь маньяк поубивал в гостинице горничных, — пробормотал Ганин. — Лучше всего, если бы это был Платов. Он бы всех поубивал… и тут бы я его и взял. Ну почему бы Тебе не явить это чудо, Господи?

— Вы что-то сказали? Мне показалось… — вынырнув из ванной комнаты, произнесла горничная.

— Это я сам с собой. С идиотами это бывает. Не обращайте внимания.

Девушка настороженно покосилась на него и продолжила мыть раковину.

— А вы не могли бы заниматься своими делами, пока меня нет? — крикнул ей Ганин.

— Вы всю неделю тут и все время пьете, — равнодушно ответила горничная.

Когда она ушла, Ганин сел.

— Хватит валяться. Пора… Апф… пора бы что-то делать.

Он с трудом встал.

В баре было немного народу.

— Как обычно? — спросил Ганина бармен.

— Ага.

Бармен стал наливать.

За ипподромом выгуливали лошадей.

Ганин внимательно рассматривал каждую лошадь. На жухлую траву лениво падал снег. Он мгновенно таял на теплых лошадях. Они дышали, выдыхая густой белый пар.

Ганин прижал руки к лицу и дул на озябшие пальцы.

Он дождался, когда лошадей увели в конюшни. На поле никого не осталось. Тогда Ганин перемахнул через изгородь и направился к ближайшей конюшне.

Дверь конюшни была распахнута, Ганин вошел. Внутри у входа горела лампочка.

Лошади стояли в стойлах.

Ганин с непривычки прикрыл нос рукой.

— Запах победы. Здравствуйте, лошадки. Расскажите мне, кто тут у вас самый быстрый.

Он остановился у стойла черной лошади. Лошадь почуяла его и наклонила к нему голову.

— Ах ты, хорошая моя. Тебя можно погладить, или ты кусаешься?

Ганин встал на цыпочки и опасливо протянул руку через ограждение.

Лошадь отодвинула морду, Ганин потянулся еще и едва коснулся пальцами гривы.

— Ты мне нравишься.

В проеме двери появился молодой конюх. Лицо его раскраснелось на легком морозе.

— Что вы тут делаете? Кто вы?

— Я… Я думал, тут сортир. Перепутал. Ну и вонь же тут у вас… — Ганин кивнул на лошадь. — Вот эта вот ничего, да? Как думаете, завтра она сможет прийти первой?

— Я позову охрану.

— Не надо. Я уже ухожу.

Ганин пошел к выходу.

Парень позади него закрыл конюшню на ключ и остался ждать, пока Ганин пересечет поле и перелезет через изгородь.

Стемнело. На улице мигала вывеска гостиничного бара.

Лариса курила, сидя в постели, тонкие сигареты. В комнате было темно. Синий и красный свет поочередно касался обнаженного, будто мраморного тела Ларисы.

Ганин не видел ее лица. Он потянул ее лечь рядом. Она легла, погасив сигарету. Он стал внюхиваться в ее волосы и морщить нос, как от пыльцы цветка.

— Каждую ночь праздник. Как ты тут засыпаешь? — спросила Лариса.

— В детстве я обожал Новый год и каждый раз загадывал желание, чтобы этот праздник тянулся весь год.

— Надо быть аккуратнее с желаниями, — посоветовала Лариса.

— Да. Мораль, в общем-то, правильная. Надо было, конечно, пояснить, что под Новым годом я подразумевал возможность валяться под праздничным столом допоздна и до одурения жевать конфеты, заглядывая под юбки больших теть.

Они помолчали, наблюдая, как по потолку бегают сине-красные пятна.

— Почему ты спишь со мной? — спросил Ганин Ларису.

— Что за вопрос?

— Я всех спрашиваю. Комплекс неполноценности. Ну… Это потому, что я ищу его? Я как лучшая подруга, со мной можно говорить о таком, о чем ни с кем больше не поговоришь?

— Это что — Фрейд?

— Или… я просто клево трахаюсь?

Она пожала плечами.

— Ну не ради же пленки, — продолжил Ганин.

— Ради нее.

Он приподнялся, опершись на локоть, и посмотрел на нее.

— Да ладно.

— Серьезно.

— И если я отдам?..

— Отдай — и я уйду.

Она улыбнулась.

— Тогда зачем мне ее отдавать?

— Я не уйду. Отдай, — попросила она уже серьезно.

— Не могу, — признался Ганин.

— Почему?

— У меня ее нет, — сказал Ганин и сел.

— Как это? Ты же говорил?..

— У меня ее забрали.

— Кто?

— Следователь, который ведет дело Платова.

Она встала и начала одеваться.

— Ты куда? — не понял Ганин.

— Ты… ты идиот — вот ты кто! Зачем ты ее отдал?!

Лариса включила свет. Ганин никогда не видел ее такой. Она не на шутку разозлилась.

— Технически я ничего не отдавал. Он сам взял, — стал оправдываться Ганин. — Слушай, по-моему, мы неплохо проводили время. Зачем тебе уходить? Думаешь, этот следователь будет тебя шантажировать? Чего ты боишься?

— Я просто не хочу, чтобы ее кто-то видел. Это понятно?

— Понятно.

Она пошла в ванную комнату. Ганин встал.

— Он еще и диктофон мой взял, — крикнул ей Ганин.

— Купишь другой.

— Не могу, он часть меня. Там мои мысли. Это как руку или глаз новый купить. В смысле — невозможно.

Он видел, как она красилась перед маленьким зеркалом. Он достал длинные тонкие сигареты из ее сумочки и закурил.

Она вышла.

— Выглядишь теперь, как проститутка, — сказал он.

— Спасибо, — ответила Лариса. Она привыкла к его юмору.

Он пожал плечами.

Она ушла.

Было уже темно. На конечной остановке стоял вахтовый автобус с метео-станции. Салон был освещен. Там уже сидели несколько человек. Дверь была открыта. Ганин наблюдал издалека. Он видел, как в автобус вошла Лариса. Как она прошла в конец автобуса и села к окну. Автобус постоял еще какое-то время, потом двери закрылись, автобус тронулся.

Он сделал разворот по кругу, проехав мимо Ганина. Тот с тоской смотрел на Ларису в салоне — она его, кажется, не заметила.

Автобус уехал.

После Ганин шлялся по улицам. Вечером выходного дня попадалось много гуляющих молодых пар. Они все как назло были счастливы, улыбались и целовались. Ганин закурил и медленно поплелся к зданию ОВД.

Оказавшись у ОВД, он постоял под светящимися окнами, докурил сигарету и пошел к входу.

В коридорах уже было пусто. Дверь кабинета следователя была открыта. Тот одевался, приводя в порядок бумаги на столе.

Ганин постучал по открытой двери.

— Можно?

Тот кивнул.

Ганин вошел.

— Наша милиция работает без выходных?

Следователь не ответил.

— У меня… есть некоторые мысли. Об этом деле… — начал было Ганин.

Следователь стоял за столом, ожидая продолжения, но не слишком им интересуясь.

— Дело в том, что… Я тут подумал… — Ганину было неуютно под странно пристальным взглядом следователя. — Уф… Жарко у вас… Кажется, я не очень здоров…

Глаза Ганина блуждали, он едва качнулся.

— Я подумал об этом деле. И вот что странно… О-о! Воды…

Ганин потянулся, чтобы ухватиться за стол, но не удержался и упал на пол.

— Что вы… стоите? Воды… принесите… — задыхаясь, просил Ганин.

Следователь с каменным лицом продолжал стоять на месте.

Ганин перестал притворяться и встал.

— Ну и в чем был план? Я уйду за водой, а вы пороетесь тут и заберете пленку и диктофон?

— Ну… что-то в этом роде. В конце концов вам все это досталось так же.

— А в голову не пришло, что улики хранятся в закрытом сейфе?

— Рассчитывал, что вы небрежны.

Следователь сел.

— Отдайте хотя бы пленку. Она не имеет к делу никакого отношения, — попросил его Ганин.

— Да?

Следователь открыл ключом ящик стола и достал распечатанные фотографии. Сверху стопки лежала фотография Зои, сделанная Платовым.

— Платов знал жертву, и вы об этом знали. Скажите спасибо, что я не привлек вас за сокрытие улик. Пока.

— Спасибо.

— Что вы еще знаете?

— …Ничего. Правда.

— Я не верю ни единому вашему слову. Вы всё наврали. Всё. Мы искали вашу клиентку. У Платова нет сестры, его мать живет в Дмитрове. Она понятия не имеет ни о какой Софье. Не знаю уж, на что вы рассчитывали.

Ганин выглядел озадаченным.

— Вы правда не знали?

У следователя сразу поднялось настроение.

— Нет. То есть подозревал, но…

— Хм! Вас просто использовали.

Следователь похлопал Ганина по плечу.

— Уезжайте. Вам тут нечего делать.

Вечером Ганин лежал в ванне и пил, листая книжку о лошадях.

— Стопочку за… — Ганин посмотрел в конец книги, где были напечатаны технические данные о книге, — стопочку за… ответственного редактора Н.К.Васильева. Живи и процветай, друг.

Ганин выпил. Зазвонил телефон. Ганин, не обращая внимания на звонок, налил себе еще. Мобильник лежал на столике у ванны. Ганин глянул, кто звонит. Звонила Софья.

— Да, Софья…

— Не сомневаюсь, что сказать вам нечего. Кажется, я ошиблась в вас, — с едва сдерживаемым отчаянием выплеснула она.

— Да нет. Я именно тот идиот, который был вам нужен.

— Что вы имеете в виду?

— Зачем вы ищете Платова?

— Я же говорила вам…

— Нет, на самом деле. Я знаю, что он вам не брат. Но кто? Вы с ним спали? И он сбежал от вас? Он это может. Зачем была вся эта история про несчастного братца?.. Алло! Вы меня слышите?

— Я звонила, только чтобы сказать, что больше не нуждаюсь в ваших услугах. Вы совершенно бесполезны. Всего доброго, — холодно произнесла Софья и выключила телефон.

Ганин бросил телефон на тумбочку и снова налил себе.

— Стопочку за технического редактора... — Ганин поискал фамилию в списке. — Кажется, за него уже пили. Тогда за корректора А.Л.Легая. Будь здоров А.Л. С вами весело, парни.

Платов снял цепь с ошейника. Пес остался стоять на месте.

— Ну? Давай гуляй.

Платов потрепал его. Тот отряхнулся, как будто от воды, и, виновато вжав голову и повиливая хвостом, несмело поплелся к воротам.

Платов открыл ворота. Пес вопросительно посмотрел на него. Платов вышел, оставив ворота приоткрытыми, и пошел, не оглядываясь, по дороге. Пес смотрел вслед Платову, а когда тот отошел на полсотни метров, пошел вслед за ним.

Платов ходил по склонам горы, то и дело останавливаясь и примеряя через видоискатель фотоаппарата подходящий ракурс для снимка, но не фотографируя. Пес плелся за ним, держась обособленно.

С метеостанции отправился вахтовый автобус. Пассажиров было немного.

Лариса смотрела из окна, как уезжает автобус.

Лариса нашла Платова у заросшей туристической тропы. Ступени каменных лестниц едва угадывались под слоем земли и мусора, местами сохранились перила.

Платов сидел на бревне и пил чай из термоса.

Она села рядом. Он только глянул на нее.

— Почему ты не поехала в город?

— Проспала автобус. Завтра поеду.

— Как ты меня нашла?

— Я и не искала. Я тоже люблю сюда ходить. Раньше в детстве мы сюда в походы ходили. Тут недалеко родник.

Он протянул ей чашку с горячим чаем. Она жадно отпила и вернула чашку.

— Я была уверена, что ты у нас ненадолго.

— Почему? Мне тут нравится. Здесь хорошо. Мне бы не хотелось уезжать. Впервые я нашел то место, где все просто отлично.

Он взял ее руки и стал греть их. Она улыбнулась.

— Где пес? — спросила Лариса.

— Понятия не имею. Он сам по себе. Мы так с ним уговорились.

— У меня в детстве была собака. Вернее, у моего брата была. Но я, мне казалось, любила ее больше. Бастер. Такая большая овчарка. Не немецкая, а какая-то еще. Я не помню. Ей было всего два года.

— По собачьим меркам уже взрослая.

— Но все равно она вела себя, как щенок. Я когда гуляла с ней — всегда отпускала с поводка. Брат запрещал, а я отпускала... Она попала под машину. Я потом неделю, наверное, плакала.

— Бедная ты моя…

Он обнял ее и поцеловал в голову.

— Ух ты.

— Что?

— Здорово. Не думала, что история про мою мертвую собаку может тронуть. Я думала, ты будешь смеяться. Сама не знаю, зачем рассказала.

— О, ты обо всем можешь мне рассказывать. Если у тебя были еще мертвые кролики, или хомячки, или рыбки — давай, я слушаю, — шутил Платов.

Она рассмеялась.

— Жалко, что я не подумала бросить под машину еще и кроликов, — сейчас бы пригодилось.

Они сидели так несколько минут.

К ним выбежал пес. Он был весь мокрый и в грязи. Он встал перед ними и, склонив голову набок, смотрел на них умным взглядом.

— А он ничего, — сказала Лариса.

— Хм, — улыбнулся Платов. — Любой будет ничего, пока его на цепь не посадят.

Получив в «Кодаке» два конверта с фотографиями, Платов забросил их в сумку, не открывая, и, расплатившись, вышел на улицу.

Лариса наблюдала за ним с другой стороны улицы. Он ее не увидел.

Платов неспешно шел по улице, Лариса шла за ним на некотором расстоянии.

У него зазвонил телефон. Лариса не слышала, что он говорит. Платов был оживлен, кажется, шутливо флиртовал. У светофора он перескочил улицу перед двинувшимися уже машинами.

Лариса осталась у перекрестка. Она смотрела вслед Платову. Когда зажегся зеленый, она продолжала стоять. Люди толкали ее, стремясь быстрее перейти дорогу…

Вернувшись на метеостанцию, Платов забросил конверты с фотографиями в ящик стола, так и не посмотрев снимки. Сев на диван, он выпил.

Позже он играл с механиком в нарды.

Лариса сидела на диване перед телевизором, рядом сидели еще две женщины. Лариса украдкой наблюдала за Платовым. Тот был увлечен игрой. Он выигрывал, подшучивал над противником и, «оседлав» стул, покачивался, обняв спинку.

В столовой никого уже не было. Платов засунул тарелку с остывшим ужином в микроволновую печь и сел на стол рядом.

Вошла Лариса. Она молча села и начала смотреть на Платова.

— Ну и что смотришь? — наконец спросил он.

Платов улыбался, как будто одними глазами. Они вдруг становились темными, влажными, морщинки вокруг глаз растягивались, он чуть щурился.

— Так. Интересно, — ответила Лариса.

— Что?

Засигналила микроволновка. Платов выключил ее, достал тарелку и по-ставил ее на стол.

— Хочешь? — предложил он.

Она взяла вилку, и они стали медленно есть.

— Ты не похож на голодного человека, — сказала она, наблюдая, как он равнодушно копается в тарелке.

— Разве?

Под столом он прижался ногами к ее ногам.

— У тебя кто-то есть в городе? — спросила она.

— У меня кто-то есть в городе. У тебя кто-то есть. Какое это имеет значение?

— Никакого.

Он положил вилку. Теперь уже он внимательно посмотрел на нее. Она молчала, думая. Потом подняла голову.

— Тебе никогда не хотелось, чтобы это хоть немного имело значение? — спросила она.

Платов не ответил.

Они помолчали.

— Я, наверное, уволюсь, — сказала Лариса.

— Ну зачем?..

— Всё в порядке. Я давно об этом думала.

Вошел парень в больших наушниках. Он взял пакетик чая, положил его в чашку, залил кипятком и долго мешал сахар, стоя спиной к Платову и Ларисе и покачивая головой в такт ритмичной музыке. Платов и Лариса не слышали мелодии, слышали только голый агрессивный ритм.

Рано утром из окна второго этажа Лариса видела, как Платов отвязывает собаку. Как они вместе уходят с территории станции…

На ипподроме разгорались нешуточные страсти. Народу было особенно много. Платов выгреб из карманов квитки со ставками и, досадливо разорвав, бросил в переполненную урну.

Лошадей уводили в конюшни, у трибуны о чем-то спорили уставшие жокеи и представители администрации ипподрома. Последние были в темных костюмах и трясли какими-то документами.

Платов, досадно хмурясь, смотрел на поле…

Из-за надвигающейся тучи быстро темнело. Такси ехало вверх по склону горы, замедляясь перед шпилькой на серпантине. Далеко впереди появилась фигурка с велосипедом. Проезжая мимо нее, Платов разглядел девушку — та шла вверх по дороге, ведя велосипед за руль. Она с каким-то вызовом посмотрела на Платова, тот отвернулся.

В машине работало радио. Подножье горы укрыл туман.

— Остановись, — внезапно сказал Платов.

— Что?

— Остановись. Дальше я пешком.

Платов вышел из машины, расплатился.

Таксист включил фары, такси развернулось и поехало вниз. Платов остался один посередине дороги. Он смотрел вслед машине...

Ганин сидел на ипподроме. К нему подсел его знакомец.

— Сегодня не ставишь?

— Нет.

Они посидели молча.

— Проблемы?

— Ага.

Они по-прежнему молчали. Ганин достал пару купюр.

— Я сдаюсь. Скажи, почему тебе всегда везет?

— Глупая трата денег. Мог бы спросить, кто сегодня выиграет.

— И ты бы сказал?

— Скорее всего.

— Соблазн велик, но нет, — подумав, ответил Ганин. — Мне интереснее про твою удачу.

Он протянул мужчине деньги, тот положил их в карман, а потом ответил:

— Я знаком с ветеринаром, который осматривает лошадей перед скачками. Он все о них знает, — просто ответил мужчина. — Я плачу ему половину выигрыша.

Ганин рассмеялся.

— Всегда знал, что удача — это чушь собачья!

Мужчина скромно пожал плечами.

В магазине спортивных товаров Ганин долго разглядывал ряды велосипедов.

— Вам чем-нибудь помочь? — спросил вышколенный продавец-консультант.

— Мне нужен велосипед для самоубийства, — ответил Ганин.

— Прогулочный, спортивный или горный?

Ганин развеселился.

— Вы мне нравитесь. Расскажете, какая между ними разница — и я упомяну вас в завещании.

Земля на склонах немного подсохла. Дорога побелела от утренних заморозков. Такси остановилось там же, где

и в первый раз. Ганин вышел. Вместе с таксистом они сняли велосипед с багажника. Ганин дул на замерзшие пальцы.

— Что мне делать? — спросил таксист.

— Сколько сейчас на ваших?

— Одиннадцать сорок.

— Отлично. Запомните.

Ганин записал время на обрывке бумажки.

— И всё?

— Да.

Ганин направился к краю дороги. Оценив более пологий склон, сел на велосипед.

— Вы что — серьезно?

— Если я умру, вы можете основать музей идиотов. И назвать его моим именем.

Ганин покатился вниз по склону…

Машины проносились мимо автозаправочной станции на полном ходу.

Хозяин автозаправки достал из торгового холодильника бутылку холодного пива и направился к двери.

За стеклом видна была трасса и проносящиеся мимо машины. Вдруг прямо перед дверью пролетел покореженный велосипед.

Хозяин открыл дверь. Ганин —

в разодранной местами одежде, с ушибами и ссадинами, весь в грязи — свалился к стене автозаправки.

— Часы! У вас есть часы?

Хозяин автозаправки посмотрел на наручные часы.

— Есть.

— Сколько сейчас? — спросил Ганин, вытирая кровь с виска.

— Двенадцать двадцать три.

— Очень хорошо.

Ганин откинул голову к стенке и закрыл глаза. Он тяжело дышал.

— Вам чем-то помочь?

— Если вы мой ангел, заберите меня на небеса.

Сидя на выступе облупленного подоконника на автозаправочной станции, Ганин мыл ссадины водой и морщился от боли.

Хозяин автозаправки держал вату и пластыри.

— Точно переломов нет?

Он кивнул на ногу Ганина: коленка под разорванной штаниной была вся в крови, смешанной с грязью.

— Вроде нет… — Ганин пошевелил ногой. — Нет.

Хозяин ушел и вернулся с бутылкой водки.

— Надо обеззаразить.

Он открыл бутылку и полил из нее на колено Ганина.

— А-а-а!

Ганин схватил бутылку и сделал пару глотков.

— Уф! Вы правда мой ангел-

хранитель. Вы просто спасли меня. Обещаю: отныне никакого секса с животными.

— 430 рублей.

— Что?

— С вас 430 рублей. Водка-люкс.

Ганин рассмеялся.

— Обожаю этот мир. Господи, спасибо, что продолжаешь меня радовать.

Следователь снял очки и, привстав, сверху донизу осмотрел Ганина.

— Кто это вас так?

— Злобные духи гор.

Ганин стал выгребать содержимое карманов на стол следователя.

— Спиртом пахнет, — принюхавшись, подозрительно произнес следователь.

— Слава богу — не серой. Водка-люкс. 430 рублей за бутылку. Мой ангел-хранитель приторговывает. — Наконец Ганин нашел смятую бумажку. — Вот.

— Что это?

— Сорок три минуты. Одиннадцать двадцать — двенадцать двадцать три. На велосипеде. Сорок три минуты.

— Вы спустились с горы на велосипеде за сорок три минуты?

— И оказался как раз у заправочной станции. Я, конечно, не ас…

Ганин рухнул на стул.

— Я вижу, — ответил следователь.

В горах было тихо.

Через спутанные лапы ельника едва был различим горный серпантин, уходящий вниз. Дорога подмерзла, недалеко на метеостанции лаяла собака.

Лариса и Ганин сидели на поручне у горной тропки недалеко от того места, где таксист высадил Платова. Лариса подняла воротник пальто. Ганин включил диктофон и сначала приложил к своему уху, послушал, потом — к Ларисиному.

— Слышишь? — Лариса услышала едва улавливаемые удары. — Это мое сердце. Серьезно. Записал сегодня ночью.

— Что с тобой случилось? — спросила Лариса, глядя на исцарапанное лицо Ганина.

— Ерунда, — ответил он, убирая в карман диктофон. — А вот это тебе.

Он достал из кармана две банки с пленкой. Лариса внимательно посмотрела на Ганина.

— Откуда они у тебя?

— Следователь взял парня той девчонки. Мальчишка сознался, так что Платов тут ни при чем. Он не убивал. Не знаю, легче ли тебе от этого.

На ее глазах появились слезы облегчения.

— Да, — едва слышно выдохнула она.

— Хорошо.

Ганин тяжело вздохнул. Ему было совсем не хорошо и даже чертовски пакостно на душе.

Лариса улыбнулась, вытирая слезы.

— Я, правда, так и не знаю, где его искать, — добавил Ганин, хмуро уставившись в землю. — Но если хочешь, я продолжу для тебя…

— Не надо, — прервала его Лариса.

Они помолчали. Лариса вертела в руках банки с пленкой, потом убрала их в карман пальто.

— Почему он убил ее? Этот мальчик — почему он ее убил?

— Поссорились, она ему нравилась, он ей, видимо, не очень… ну знаешь, такое бывает. У него еще нет иммунитета. Влюбился — и просто не справился. Пережил бы это, потом появилась бы толстая шкура, научился бы не затрачиваться на чувства или вообще избегать их. Стал бы циником или равнодушным. Если бы мы убивали всех, кого любим и кто делает нам больно… — Он решил сменить тему. — Я тут тебе подарок принес.

— Еще?

— Ну да. Сегодня день подарков. Ты не знала? Международный подарочный день.

Ганин достал из сумки почтовый ящик — не стандартный, как в подъездах, а отдельный.

— Это тебе.

— Муж уже сменил замок.

— Ну… Это будет твой персональный.

— И что я буду с ним делать?

— На дверь повесишь. Все, кому ты нравишься, будут писать тебе о своих чувствах. Ящик большой, — уныло шутил Ганин.

— Практично.

— Да. Я тоже так подумал.

Они помолчали.

— Слушай, с пленкой получилось глупо.

Ганин засунул руки в карманы и нахохлился от ветра.

— Очень, — ответила Лариса.

— Согласен.

— И зачем ты пришел?

— Сказать, что Платов невиновен, вернуть пленку… И подумал, что простишь.

— Слушай, Ганин, между нами ничего нет. И не будет.

— Почему?

— Потому что.

Они посидели. Она вдруг стала подозрительно принюхиваться.

— Что?

— Ты что — опять пьян?

Ганин кивнул.

— Клиентка отказалась от моих услуг.

— Я бы давно отказалась. Только дура могла тебя нанять.

— Да нет, она не дура. Она даже не сестра ему, как выяснилось.

— А кто?

Ганин пожал плечами, потом, подумав, сказал:

— Ты права, она дура.

— Что собираешься делать?

— Не знаю. Надо дожить до конца недели. В эти выходные можно будет неплохо разжиться деньгами — нужные люди шепнули имя лошадки. Потом в Москву… А может, пару недель тут еще пробуду — в начале ноября тут серьезные скачки будут. Выиграю, может, тоже лошадь куплю. Хочешь, назову ее в честь тебя?

Ганин не видел реакции Ларисы — она рассеянно смотрела куда-то в сторону от него.

— Серьезно. Соглашайся. Вряд ли кто-то еще предложит тебе такое, — грустно продолжал Ганин.

— Надеюсь... — Она чуть улыбнулась. Даже не улыбнулась, а лицо ее на миг озарилось. Лариса прижала почтовый ящик к груди. — Ну значит… Значит, дело закрыто? — спросила она.

Ганин пожал плечами. Она встала и внезапно поцеловала его.

— Что это?

— Сегодня день подарков, — дружески сказала она и добавила: — Уезжай, Ганин. И… береги себя.

— Зачем? Я предпочел бы умереть во время оргазма, рядом с тобой. Сверху или снизу — мне все равно.

Лариса, не сдержавшись, улыбнулась и пошла по дорожке к метеостанции. Уже метрах в тридцати от него она обернулась.

— Пиши стихи, Ганин. У тебя обязательно получится.

Ганин кивнул.

Лариса поспешила своей легкой походкой вверх по дороге.

Руки Олега сводила судорога, пальцы мелко дрожали. Он стоял и смотрел, не видя. В пролеске было темно из-за нависшей тучи. Олег шумно, рывками глотал воздух. Во рву у заросшей колеи дороги лежала Зоя. Казалось, она просто лежит навзничь на траве, удивленно глядя в небо. Ее курточка была распахнута, в вырезе футболки над левой грудью видна была татуировка бабочки.

Олег, не соображая, что делает, запахнул на девушке курточку, потом поднялся и стал медленно отступать. Споткнувшись, он чуть не упал. На земле лежал велосипед. Он схватил его, сел и помчался прочь…

Потом он стоял под навесом автозаправочной станции. Он обернулся, услышав хозяина автозаправочной станции. Глянув на него, он снова отвернулся к трассе. Если бы хозяин автозаправки был внимательней, он бы заметил, что у парня дрожат руки. Олег сжал руки в кулаки, спрятав их под длинными рукавами толстовки…

Шел дождь, мимо проносились машины, разметая по сторонам потоки воды. Фары слепили глаза. По навесу автозаправочной станции барабанили капли, вода текла по желобам и рушилась на асфальт, а потом, журча, устремлялась в решетку канализации…

Олег смотрел на проносящиеся машины.

Анастасия Истомина (род. в 1977) — сценарист, режиссер. Окончила режиссерский факультет ВГИКа (мастерская К.Шахназарова, А.Эшпая). Член Союза писателей Москвы. Победитель конкурса «Кино без пленки» (2010). Призер отечественных и зарубежных фестивалей. Автор сценариев «Маме» (2002, к/м), «Ночью можно» (2003, к/м), «После дождя» (2004, к/м), «Иван Грозный» (2009, 16 серий, с А.Лапшиным), «Элизиум» (2010), «Выжить после» (12 серий, в производстве).

Раннее утро. Воздух в легкой белой дымке. Узкий туннель из плотно растущего камыша, покрытого инеем. Байда плывет по каналу. Постепенно становится слышен шум лодочного мотора. Скорость увеличивается. Ветер уносит голоса невидимых рыбаков. Туннель заканчивается. Байда выходит в открытое море.

Эльза собирает вещи в дорожную сумку. В каждом ее движении ощущается тревога. Она торопится. Внутренняя дрожь и учащенное дыхание отражаются на пальцах рук, на губах, в моргании ресниц.

Она идет по пустынной улице. Вдалеке появляются две фигуры. Эльза нервничает. Фигуры приближаются. Мимо проходят две женщины, здороваются, кивая. Одна оборачивается, на ходу смотрит вслед удаляющейся Эльзе. Что-то шепчет своей подруге, опять оборачивается. Эльза чувствует все спиной, ускоряет шаг.

Трасса. Эльза с сумками стоит на остановке. За ее спиной — покрытая тонким слоем снега степь, которая выглядит тоскливой и серой. Одинокие столбы электропроводов уходят в бесконечность. Редко проезжают машины. Ее маленький силуэт почти не двигается. Впечатление, что он застыл от утомительного ожидания. Через некоторое время появляется «Газель». Эльза поднимает руку. «Газель» останавливается, загородив собой Эльзу.

Водитель «Газели» смотрит в зеркало. В отражении Эльза стоит, опустив голову. Водитель жмет на газ, машина издает характерный звук, дым из выхлопной трубы обволакивает пространство. Эльза поднимает голову, смотрит на водителя и жестом отказывается. Водитель недоволен, переключает скорость.

«Газель» отъезжает. Эльза остается на остановке.

Вечер. За окном темно. На кухне Джига с аппетитом ест мясо, умело разделывает обглоданные кости по суставам с помощью маленького ножа. Что-то высасывает, грызет. Обглодав, бросает в тарелку и берет следующий кусок.

— Чё делала? — грубо спрашивает Джига.

— Ничего... К матери ходила. — Эльза наливает из стоящей на плите кастрюли белый чай себе в чашку. — Гилянка замуж выходит. Мать кредит хочет брать.

Она садится за стол, насыпает в чай сахар, мешает. Пьет.

— Кто такой?

Эльза молчит, будто не слышала вопроса. Джига продолжает есть.

— Беременна? — спрашивает

Джига.

— Нет, — сухо отвечает Эльза через значительную паузу, пытаясь не смотреть на него.

Джига бросает в тарелку последнюю кость, вытирает полотенцем жирные руки, ковыряет в зубах, пытаясь достать остатки мяса.

— Чай налей.

Эльза ставит перед ним зубочистки. Встает, наливает чай, ставит перед ним пиалу. Она смотрит в окно. За окном темно, в доме напротив горят гирлянды.

Холодный порывистый ветер качает голые тополя. Эльза выходит из дома во двор. В руках у нее тазик с вещами. Она ставит тазик на землю. От вещей идет легкий пар. Покрасневшими от холода руками, она развешивает белье, в основном мужские вещи. Берет пустой таз. Уходит. Сильный ветер развевает вещи.

Небольшая торговая площадь. Тихая суета выходного дня. Вокруг много разных магазинчиков. Слякоть. Люди с авоськами. Легковая машина медленно пересекает площадь, заставляя людей расступиться.

Эльза заходит в небольшой продуктовый магазин. Висящий на двери китайский колокольчик издает приятный звук. Витрины украшены новогодней мишурой.

— ...Да ходила вчера. Ага. Блин, сказала, что венец безбрачия, снимать надо, — доносится голос продавщицы из подсобки.

Эльза ждет ее, рассматривая витрины.

Продавщица входит в зал.

— Сходи. Ну там нет, кто сколько даст. Писят рублей положи нормально. Щас подожди. Ага…

Она продолжает говорить по телефону, смотрит на Эльзу вопросительно.

— Две буханки хлеба, — просит Эльза.

Продавщица продолжает разговаривать:

— Она на песках живет. Знаешь, где Больжик, в двухэтажке. Тетя Роза. Данарка обряд сделала… — Берет хлеб, кладет на прилавок. — Дааааа, еще говорят, Саглара есть на буграх... ходила? — Берет деньги, кидает сдачу в грязное блюдце. — И чё? Слушай, Чимидик машину взял, слышала?

Эльза кладет в пакет хлеб и выходит.

— С наступающим! — кричит продавщица вслед Эльзе.

Колокольчик издает приятный звук.

У высокого забора из сайдинга стоит белая «Нива». Доносится лай собаки на чужака. Из двери появляются Джига и Хасик. Они заканчивают разговор, бьют по рукам. Джига садится в машину и уезжает. Хасик в одной майке, ежась от холода, спешно скрывается за калиткой забора. Собака замолкает.

Доносятся звуки одинокой домбры. На черной лестнице музыкальной школы курят три женщины. Дверь на улицу чуть приоткрыта. Все пытаются пускать дым именно в эту приоткрытую дверь.

— Двадцать шестого концерт. Инна Бадмаевна сейчас сказала, — говорит тучная женщина-завуч.

— Да? А чё так рано? — спрашивает другая.

— Двадцать восьмого траур же. Депортация, — поясняет завуч.

— Аааааа.

— Точно, — поддерживает самая молодая.

Входит Эльза.

— Привет. Здравствуйте.

Достает из рукава пачку сигарет. Закуривает.

— Эльза Сикумбаевна, ну что, Санжиев будет играть на концерте двадцать шестого? — спрашивает завуч.

— Да он не занимается вообще. Не хочу я. У него только этюд готов, — отвечает Эльза.

— Ну а этот... «Менуэт»? — не отпускает завуч. Начинает напевать: — Тратарататам пам пам па парапам.

— Боккерини, — подсказывает ей другая.

— Да. Он же месяц назад сдавал на академическом. Хорошо звучало. Вспомните. А то одни народники, разбавить надо. Инна Бадмаевна спрашивала, — говорит завуч, делая многозначительный акцент на последней фразе.

— Хорошо. Раз Инна Бадмаевна спрашивала, — с сарказмом соглашается Эльза.

Учителя переглядываются. Все стоят молча, курят. Эльза стряхивает в банку пепел.

Тучная женщина аккуратно тушит в банке окурок. Уходит. За ней следом уходит женщина средних лет. В курилке остаются Эльза и молодая.

— Эльза, не займешь мне сто рублей до зарплаты?

Эльза затягивается, спокойно кивает головой в знак согласия.

Белая «Нива» подъезжает к музыкальной школе. Эльза выбегает из школы, садится в машину на переднее сиденье.

Джига трогается, бросает взгляд на Эльзу. Эльза жует жвачку.

— Курила?

— Нет.

Эльза с вызовом, пристально смотрит на мужа.

Джига глядит на дорогу, не обращает внимания на ее выпад.

— Смотри у меня, — говорит он строго.

Эльза демонстративно выпускает воздух с видом — достал. Едут молча. Джига смотрит на дорогу.

— Мать не будет брать кредит.

С Хасиком поговорил, он байду свою даст... под процент. Грузонемся пополам с Баатром.

Эльза все это время молчит, смотрит на дорогу, жует все активнее. Потом говорит:

— Ой, делайте что хотите!

Джига останавливается у продуктового магазина. Берет бумажник. Выходит. Эльза ждет его в машине. Джига заходит в магазин. Она выбрасывает в окно жвачку. Через некоторое время Джига выходит с бутылкой водки в руках. Садится в машину, протягивает Эльзе бутылку, типа — держи. Эльза не берет ее в руки. Он кладет бутылку ей на колени. Эльза с презрением смотрит то на бутылку, то на мужа.

— Зачем?

— Щас Баатр подъедет, обсудить надо. Есть дома чё пожрать?

Машина трогается.

У дома Джиги стоит заведенная «Приора». Водитель сидит за рулем, курит. Баатр — напарник Джиги — стоит у калитки, зовет Джигу. Во дворе, срываясь с цепи, лает собака.

— Джига... Джига! — кричит Баатр, сделав из ладоней рупор.

Подъезжает белая «Нива».

На кухне Эльза режет колбасу. За столом сидят Джига, Баатр и его друг. Эльза ставит тарелку с колбасой на стол. Присоединяется к ним. На столе три полные рюмки, тарелка с жареной холодной рыбой и хлеб.

— А чё с погранцами? — спрашивает Баатр.

— Нормально. Хасик договорился.

— Блин, жена у него такая нормальная. Я зашел. Она поляну накрыла, все как надо, и ушла к себе.

Эльза демонстративно встает из-за стола и выходит из кухни. Баатру неудобно за сказанное, виноватым взглядом смотрит вслед Эльзе. Джига нарочито не реагирует. Разливает водку в рюмки.

— Держи, — сухо говорит Джига.

Берет свою рюмку, проглатывает одним глотком. Резко ставит пустую рюмку на стол. Закусывает куском колбасы.

В кабинете двое ментов допрашивают Хасика. Один мент, активный, ходит по кабинету, другой будто ни при чем, сидит за компьютером, играет в пасьянс.

— Хасик, да чё ты мажешься?! Тебя полгода вели. Мобила на прослушке. Чё ты в отказ идешь? Еще раз запись поставить? — громко давит мент.

— Хорош, на. Ничё не было, на, — оправдывается Хасик.

Он сидит на стуле весь красный.

— Ну как не было? Статья 228, от четырех до восьми лет. Это уже сбыт, Хасик. Давай, пиши чистосердечное признание, по минимуму получишь, — еще больше заводится мент.

— Бля, подожди, на. Дай позвонить, — просит Хасик.

— Звони, звони. Любой адвокат тебе скажет то же самое, — с напускным безразличием говорит мент.

Хасик звонит по мобильному, долго ждет ответа, на другом конце не отвечают. Набирает еще раз. Абонент недоступен.

— Ну чё?

Мент закуривает сигарету.

— Давай договоримся, на, — Хасик хватается за голову, трет лоб.

Мент за компьютером отвлекается. Закуривает сигарету. С ухмылкой смотрит на Хасика.

— Ну давай, попробуем. А чё там слышно? Кто-то на рыбалку собирается?

— Бля, я откуда знаю, на.

— Ну если не знаешь, 228-я. А то начальство жалуется, что мы плохо работаем. Год закрыть надо красиво.

Хасик сидит с опущенной головой.

Степь. Чабанская точка. В открытом загоне толпятся бараны. Джига с братом Уланом стоят у загона. Джига в шутку толкает Улана. Они начинают бороться. Джига нападает, Улан все больше обороняется. Они абсолютно разные. Джига — резкий, азартный, крепкого телосложения. Улан — стройный, мягкий. Романтик. Джига поднимает его, обхватив за пояс двумя руками. Улан бьет его по плечу в знак поражения. Они смеются. Подходит чабан.

— Вчера пометили. Со шпагатом, видишь? Нормально, килограмм двадцать пять.

— Да ладно! Давай, братишка, — толкает Улана Джига.

Улан улыбается, перелезает через ограду. Заходит в стадо. Бараны разбегаются.

— За ногу, за ногу хватай! Шерсть не трогай, потом синяки на мясе будут, — кричит чабан.

Улан поймал барана, схватив за одну ногу, тащит его к выходу. Предчувствуя свой конец, баран сопротивляется из последних сил. Остальные бараны смотрят ему вслед.

— Не валяй, не валяй его!

Джига помогает открыть загон. Вместе волокут барана к машине, связывают его и кидают в багажник. Чабан вытирает руки, жмет руку Джиге, потом Улану. Братья садятся в машину и уезжают.

Джига за рулем. Улан сидит рядом. Едут по проселочной размытой дороге. Сильные ухабы заставляют их иногда подпрыгивать до потолка, «Ниву» постоянно заносит. За окном степь, кое-где лежит грязный снег. Братья шутят, смеются. Какое-то время едут молча. Трясет. Наконец выехали на асфальт.

— Ну как ты там, братишка? Москали... — взбодрился Джига.

— Да нормально... Домой хочу, — отвечает с тоской Улан.

Смотрит в окно. Кругом степь и столбы, уходящие за горизонт.

В середине стола на блюде лежит опаленная голова барана. Видны руки разных людей, держащих наполненные водкой стопки.

Старейший со стороны жениха произносит йорял — благопожелание на калмыцком.

— Нә, күн болҗах Санал, хәрд hарҗах Гилян әрүн седкләсн, эндрк байрта өдрлә, таниг йөрәҗәнәв! Өндр газрт герән бәрҗ Бәрсн гертн бәәшңг болҗ Хашаhарн олн малта Хормаhарн олн үртә Нег — негнәннь үгд багтҗ Татв-татв тасршго Ни — негн өрк — бүл болҗ Оньдин дөрвн цагт Менд амулң бәәҗ Сансн санандан күрҗ Бүтсн үүлтн бүтҗ Күүнд келүлл уга, Нохад хуцулл уга Кенә көвүн — күүкн гихлә Ээҗ-аавиннь нер дуудулҗ, Сән-сәәхн бәәхиг Олн деедс бурхд өршәтхә.

Пожилой человек договаривает йорял. Залпом выпивает стопку.

— Тиитхя! — отвечают все хором.

Следом за старейшиной все пьют. За столом сваты (пятеро мужчин и одна женщина), мать Джиги, Джига, Улан, их тетка с мужем. В углу стоит искусственная елка, на ней горят гирлянды. Все закусывают. Возникает гул от разговоров. Улан встает, разливает водку по рюмкам.

— Это наш Улан, брат Гиляны, в Москве работает, — говорит муж тетки одному из сватов.

— Да? На стройке? — спрашивает сват. — Мои племяши все там.

— Нееет. По профессии. Юристом. Институт окончил в Ставрополе, потом в Москву, — гордо отвечает муж тетки.

— Аааа. Какой молодец! — уважительно кивает сват.

Эльза подает всем блюда, чай.

— Десять ящиков, — с гордостью говорит мать.

— Мама, вы что-то много просите, — шутят сваты. — Мы за семь хотим взять.

— Из них один ящик коньяка и один шампанского, — добавляет тетка.

— Мы не уступим, — смеется мать.

— А какое приданое? — продолжают сваты.

Эльза приносит в кухню стопку грязной посуды. Суетится. Набирает в тазик воду.

— Надо быстро помыть, а то не хватает, — говорит она Гиляне и сама начинает мыть.

В зале все встают и начинают танцевать. Громко играет домбра.

Гиляна вытирает вымытую посуду полотенцем. Жених сидит в углу за столом и врубается в мобильный. Она смотрит на своего жениха, который весь в своем телефоне.

— Слушай, Саналик, иди воду вылей! — говорит раздраженно.

— Ага... чё? Щас... — не поднимая головы, отвечает ей Саналик.

Он продолжает сидеть, как завороженный, со своим телефоном. Гиляна швыряет полотенце, отпихнув Эльзу, хватает ведро с грязной водой, толкает ногой дверь, выходит в прихожую.

У Саналика звонит мобильный. Он на ходу берет трубку, выбегает за Гиляной.

— Здорово, братуха! Нормально. Сватовство у меня, — говорит он в телефон, неприятно ржет, и при этом на лице детское счастье. — Ахаа!

Эльза моет посуду. Ее больше, чем Гиляну, раздражает ситуация.

Гиляна и Саналик заходят обратно. Он несет пустое ведро, продолжает говорить.

— Эээ, ты чё... — ржет. — Ну давай через час на магазине.

Садится опять на то же место, ставит ногу на стул. Гиляна бьет его полотенцем.

— Саналик, ты чё, офигел? Куда ты собрался? — чуть не плача, спрашивает она его.

Эльза бросает тряпку, выходит из кухни. Из зала доносится громкий домбровый наигрыш. Веселье в полном разгаре.

Эльза — на заднем дворе. Сидит на старой перевернутой лодке, курит. Колупает ногти. Появляется Улан. Эльза пугается, прячет сигарету. Улан в рубашке и пальто выглядит солидно. Она немного смущена своим поведением.

— О, какие люди! Сегодня приехал? — говорит Эльза с несвойственным ей кокетством.

Улан подсаживается к ней, улыбается. Обнимает по-братски одной рукой за шею, заваливая чуть. Эльза смеется, вырывается, встает перед ним. Улан прикуривает от ее сигареты, остается сидеть на лодке.

— Как она? — спрашивает Улан.

— Ничё. Так. Как сам?

Эльза затягивается. Неожиданно меняется в лице, прячет сигарету.

Делает шаг в сторону, скрывается за стенкой.

— Нормально, отпуск взял, — отвечает Улан. Курит сигарету. — Переехал, сейчас с Мегой двушку сняли. Он семью перевез. Помнишь? Джигин полчок.

Эльза видит, как подъехал черный джип. Из дома выходит Джига. Идет к машине. Из машины выходит Хасик. Они о чем-то спорят. Хасик активно машет руками. Похоже на разборки. Джига сначала оправдывается, но потом тоже психует. Все это время Эльза делает вид, что слушает Улана.

— А что, Данарка не работает? — спрашивает Эльза, улыбаясь и время от времени смотря в сторону Джиги.

— Работает. В ресторане.

— А сын?

— Сын здесь. С бабкой. В сад ходит.

— Понятно. Ты надолго?

— А что, надоел уже? — улыбается Улан.

— Да нет, — смущается Эльза.

Джига без верхней одежды и Хасик садятся в машину и уезжают.

— Ну что, пойдем? За сколько продали? — шутит Эльза.

— За десять. За сколько еще?.. — улыбается Улан.

Праздник закончился. Сваты уже уехали. Гиляна переливает водку из стопок в неполную бутылку. Мать с Джигой сидят за столом.

— А что Хасик приезжал? — с волнением спрашивает мать. — По делам, мам, — отвечает Джига, избегая ее взгляда.

В комнату заходит Эльза. Убирает со стола последнюю стопку тарелок. Бросает тревожный взгляд на Джигу. Джига делает вид, что все нормально, но он очень напряжен. Мать замечает их взгляды. Эльза быстро выходит.

— Скользкий он человек. Не нравится мне все это, — говорит мать с тяжестью в голосе.

— Мам, не волнуйся, все нормально. Я сказал! — пытается быть уверенным Джига.

— Может, Улан поможет с деньгами? Триста человек с нашей стороны. Гарнитур еще.

— Мам, ну чё Улан? Хорошо, что не просит. Всё сделаем, — начинает раздражаться Джига.

— Отец всегда доверял моему предчувствию, — своим мягким тоном она пытается успокоить сына. — Мне сон плохой приснился.

— Опять эти сны… Тебе когда-нибудь хороший снился? — срывается Джига.

— Эльза в белом платье стоит. Просто у меня за тебя душа болит. Отпусти ее, — смотрит она на сына.

— Мам, хорош!

Джига психует, встает и выходит из комнаты.

Мать остается одна.

Раннее утро. Белая «Нива» подъезжает к воротам причала. Появляется человек в ватнике, открывает ворота. «Нива» заезжает на территорию причала, загораются красные огоньки фар. Передние фары освещают воду. Вода покрыта тонким льдом. Джига выходит из машины. На причале угадываются силуэты разных по размеру лодок. Джига и два его напарника всматриваются в воду, кидают камни. Один подходит к воде, ломает кусок тонкого

льда, показывает его Баатру и Джиге.

— Лизун. Порвет лодку, как лезвие.

Он бросает лед в сторону.

Джига и Баатр стоят молча и курят. Джига идет к воде. Шагает в воду, ломая тонкий лед резиновыми сапо-гами.

— Подождем. Туман стоит, может, разъест, — с надеждой произносит Баатр.

— Ладно, поехали, — говорит Джига.

Он бросает окурок, тушит ногой. Садится в машину и уезжает.

Джига приходит домой. Заглядывает в спальню. Эльза еще спит. Он садится на край кровати. Его рука касается ее угловатых плеч. Наклоняется, целует ее волосы. Она проснулась, но ее глаза не хотят открываться.

— Что случилось? — сонным голосом спрашивает Эльза.

— Лед встал, — шепотом отвечает Джига.

Ее рука касается грубой ладони Джиги. Полузакрытыми глазами она видит на них следы старых резаных ран от сетей.

Он целует ее. Она отвечает.

Туман. Канал покрыт льдом. На другом берегу подъехал «жигуль» с тележкой для перевозки лодок. Машина заехала прямо в воду, выхлопная труба скрылась под водой, и кажется, что «жигуль» никогда больше не тронется. Двое погрузили лодку в тележку. Водитель жмет на газ, от выхлопной трубы бурлит вода. С трудом, но уверенно машина выехала и увезла лодку. Слышен голос Хасика.

— Бля, ну чё, может, кипятильник кинуть, на, — смеется Хасик.

Он берет с земли крупный камень, бросает его в канал. Камень отскакивает от толстого льда. Хасик с ухмылкой смотрит на Джигу. Курят.

В середине канала в лодке стоит человек с колом. Лодка больше похожа на корыто. Человек ломает лед, отталкивая большие льдины, умело балансирует на воде.

Густой туман. На улице еще темно.

В окнах дома Джиги горит свет. С разных сторон доносится лай и завывание собак. Из дома выходит Джига. Он заводит свою «Ниву» и уезжает. Свет в окнах гаснет.

В кабинете полиции два сотрудника

и Хасик.

На столе лежит карта. Толстые пальцы указывают на определенные зоны в море.

— Сегодня вышли, на. Здесь расставят, — слышен голос Хасика.

Один из полицейских отмечает зону ручкой.

— А чё он грузится? В одного? — спрашивает он у Хасика.

— Не, с Баатром. Его синдикат только в путину ходит. Бабки нужны, на, — отвечает Хасик. — Думаю, дня через четыре зайдут. Потом мороз обещают.

Небольшой остров в море. У причала стоят несколько байд. Рыбаки заняты делом. Никто ни с кем не разговаривает, будто не замечают друг друга. Кто-то перебирает сети, штопают их. Другие выгружают рыбу. Чуть глубже, в камышах, стоят старые суда, приспособленные теперь под ночлег для рыбаков. Джига и Баатр — в лодке. Подвесные моторы в тысячу лошадиных сил резко оглушают все вокруг. Байда уходит в море.

За окном играют дети, доносятся их голоса. Неожиданно появляются звуки фортепиано, по первым аккордам понятно, что оно немного расстроено. Эльза сидит за фортепиано, пытается аккомпанировать ученику. Ум-ца, ум-ца, ум-ца, ум-ца, играет она вступление «Менуэта» Боккерини. Мальчик лет десяти сидит за виолончелью. Он не может вовремя вступить, потому что первый форшлаг никак не выходит.

— Давай медленнее возьмем, — говорит ему Эльза.

Играет вступление в два раза медленнее. Мальчик беззвучно репетирует форшлаг пальцами на грифе во время вступления.

В коридоре на стенде висят фотографии отличников и преподавателей. Среди этих фотографий есть и фото Эльзы. На фото она юная и воздушная. Под фотографией подпись: Эльза Сикумбаевна Сангаджиева. Из-за двери слышно, как у мальчика, наконец, получился форшлаг, и они продолжают играть в медленном темпе. Слышно, как мальчик снова сбивается в каком-то месте. Приближающиеся шаги на каблучках.

— Учи эти четыре такта. Я приду через пять минут. Проверю, — раздается голос Эльзы за дверью.

Дверь со скрипом открывается. Эльза выходит, подходит к окну напротив класса, подносит руки к лицу. Она устала, массирует виски. Смотрит в окно. За окном дорога, редко проезжают машины. Проходят дети. Постепенно она перестает слышать все, что там происходит. Тишина.

— Эльза! — раздается неожиданно из тишины.

Эльза резко возвращается в реальность. Резко оборачивается. Перед ней стоит Инна Бадмаевна, директор школы. По лицу видно, что окликала Эльзу она не один раз.

— Да, — растерянно отвечает

Эльза.

— Зайди ко мне, — уходя, говорит Инна Бадмаевна.

Кабинет директора. Эльза сидит, опустив голову. Колупает ногти.

— Ничего не хочешь сказать?

Эльза мотает головой.

— Ну ладно. (Пауза.) Сколько уже?

— Что сколько? — оживает Эльза.

Инна Бадмаевна пристально, с улыбкой смотрит на нее.

— Недель пять, наверное, — тихо отвечает Эльза.

Неплотная очередь расположилась на двух лестницах. Стоят одни женщины, преимущественно молодые, но встречаются и в возрасте. Среди них Эльза. Заветная дверь, обитая синим дерматином, открывается. Не выходя из квартиры, тетя Роза распахивает дверь, выпускает двух женщин, видимо, мать и дочь. Взмахом головы приглашает кого-то из очереди. В этот момент все будто просыпаются, меняют позы, оживляются, подняв головы, наблюдают, как закрывается дверь. Продвигаются на пару ступенек. Эльза стоит, прислонившись к стенке.

— Сегодня не все попадут... люди с пяти утра очередь занимают, — пытается завести разговор с Эльзой какая-то женщина.

Эльза отсутствующим взглядом дает понять, что не готова поддержать разговор.

— Говорят, список есть, но чёт никто его не видел, — реагирует другая.

— Да, я одиннадцатая по списку, — подключается третья.

Дверь тети Розы открывается. Эльза стоит уже первая в очереди. Выходит женщина. Тетя Роза смотрит на Эльзу. Их взгляды встречаются.

— Тебя принимать не буду. Иди домой, — резко бросает тетя Роза и, продолжая пристально смотреть на Эльзу, спрашивает: — Кто следующий?

— Что значит не примете? Я три часа простояла. Вы что? — возмущенно говорит Эльза.

Женщина из очереди входит в квартиру. Тетя Роза делает вид, что не слышит Эльзу. Закрывая дверь перед ее носом, она успевает так зыркнуть, что Эльза перестает возмущаться и бежит вниз по лестнице под сочувствующие взгляды женщин.

Эльза идет по пустынным улицам. Погода сильно испортилась. Ветер, снег в лицо. На морозе лицо Эльзы стало красным. Она обращает внимание на лужи, покрытые льдом, останавливается на мгновение, но сразу же ускоряет шаг.

Мимо проезжает фура.

На бильярдном столе разбивают шары. Улан с друзьями в бильярдной. Небольшое помещение с одним столом, в углу стоят несколько столиков. Улан бьет кием в шар. Шар залетает в лунку. Друзья подбадривают Улана. Играют медленно, прерываясь на глоток пива. В зал заходит Хасик в компании двух мужчин. Проходит мимо Улана.

Улан замечает его, окликает:

— Хасик!

Хасик резко оборачивается, быстро жмет ему руку.

— Извини, братуха, не заметил, на. Чё, как она?

Не дождавшись ответа, Хасик суетливо прощается и уходит к своим друзьям. Потом все они, постояв еще какое-то время — раздумывая, оставаться ли здесь, — уходят. Проходя мимо Улана, Хасик бросает на него мимолетный взгляд.

Рев двух моторов заглушает все вокруг. Байда Джиги несется на огромной скорости в море. В отсеке полно осетрины. Разносится предупредительный выстрел с лодки рыбоохраны. Байда уходит в море. Из лодки начинают стрелять в мотор байды.

Какое-то время они преследуют байду Джиги, но она все больше и больше отрывается, уходя в море. Вскоре лодка рыбоохраны разворачивается и идет к каналу.

Темнеет.

Эльза вбегает в дом. На ходу раздевается. Звонит по мобильному. Абонент не отвечает. За окном темно. В дверь стучат. Врывается женщина средних лет — Сага. Одета она, видно, что наспех, бежала.

— Ну где они? Баатр говорил, что к вечеру зайдут... у меня трое детей... тебе-то что! — кричит сквозь сбивчивое дыхание.

— Да подожди ты, — будто отрезвляет ее Эльза.

Она выходит в соседнюю комнату. Сага остается в кухне, садится на стул, не раздеваясь.

Эльза звонит по телефону.

— Алло, Хасик? Это Эльза. Да...

— Чё случилось? Не знаю, на, — лениво отвечает Хасик. — Да утром вернутся, на. Переживаешь, что ль? — зевает он.

— Ладно, давай.

Эльза кладет трубку. Стоит в дверях комнаты. Смотрит на Сагу.

— Иди домой... к детям! Завтра! — решительно говорит Эльза Саге.

Сага выходит из дома.

Утро. Эльза просыпается. За окном светит морозное солнце. Чистое голубое небо. За калиткой стоит белая «Нива». Эльза окликает Джигу. Но никто не отзывается. Она бегло осматривает все комнаты, но следов Джиги нет нигде. Эльза звонит по телефону. Абонент недоступен. Она звонит с домашнего телефона матери. Никто не отвечает.

Эльза накидывает пальто и выбегает из дома.

Дороги покрылись льдом. Эльза бежит по скользкому льду, боясь упасть. Бежит по улице вдоль канала, где живет мать. Смотрит на канал. Все покрыто льдом.

У забора стоит машина «скорой помощи».

Эльза заходит в дом. У входа

внутри стоят врачи. Их провожает Гиляна.

— ...Пусть поспит. До свидания, — с сочувствием говорит врач.

— До свидания. Спасибо, — отвечает Гиляна.

Кивнув, она здоровается с Эльзой.

Врач и медсестра уходят. Эльза раздевается, садится в угол, на нее никто не обращает внимания. Тетки и Гиляна заняты: что-то носят и выносят из комнаты, где лежит мать. Гиляна подходит к столу, где сидит Эльза. Вытирает стол, собирает посуду. Эльза смотрит на нее вопросительно. Гиляна продолжает вытирать уже чистый стол, не поднимая глаз на Эльзу.

— Хасик приходил. Сказал, что, если сегодня не выйдут на связь, шансов мало. Не успели зайти.

Гиляна начинает реветь и уходит в другую комнату.

Комната матери. Эльза сидит у кровати. Мать лежит с закрытыми глазами. Тишина. Неожиданно мать, не открывая глаз, говорит:

— Мне вчера сон приснился. Плохой сон. В поле красивый цветок.

Я иду к нему и всё как стою на месте. Вдруг черная бабка выбежала и сорвала цветок.

Эльза сидит неподвижно, как в трансе.

— Много плохих мыслей в твоей голове, Эльза. Зачем живешь чужой жизнью? Тебе надо было все-таки уйти в свое время, чтобы не пришлось уходить моему сыну, — говорит мать, тяжело вздыхает.

Эльза выбегает из комнаты, по пути накидывает пальто. В коридоре сталкивается с Уланом. У него в руках сверток с лекарствами. Но она ничего не видит, стремительно пробегает мимо, чуть не сбивая его с ног.

— Эльза! — кричит ей вслед Улан.

Он бросается было за ней, но тут же возвращается к матери.

Эльза выбегает на улицу.

Она идет вдоль канала.

Подходит к школе.

Входит в школу. Все украшено гирляндами, на полу разбросано конфетти. Нарядные дети бегают по коридору, суета. Скоро концерт. К Эльзе бежит ее ученик в белой рубашке с бабочкой. По пути его останавливает учитель, что-то шепчет ему на ухо

и уводит в класс. Вокруг Эльзы собираются учителя, утешают ее. Директор Инна Бадмаевна берет ее под локоть и уводит в сторону — к двери. Провожает.

— Ну что ты? Могла бы и не приходить. Мы всё понимаем. Иди домой. Сейчас главное быть с семьей, — утешает Эльзу Инна Бадмаевна.

Эльза молча кивает.

Инна Бадмаевна прощается с Эльзой. Возвращается в школу.

Эльза спускается по ступенькам. Проходит несколько метров, останавливается. Стоит посреди двора. Директор смотрит на нее в окно, украшенное белыми бумажными снежинками. Эльза, будто почувствовав ее взгляд, оборачивается. Смотрит на окно. Опустив голову, медленно уходит.

Эльза бродит по улицам. Иногда беспричинно останавливается. Мимо проезжают редкие машины.

Эльза выходит на знакомую улицу, где живет мать. Смотрит на застывшую воду в канале. Тишина. Только колыхание камыша напоминает о жизни, все остальное застыло. Кто-то в белой «Ниве» замечает Эльзу. Резко тормозит, подъехав к ней. Эльза садится в машину. За рулем Улан.

Улан и Эльза едут в машине. Молчат. Время от времени Улан смотрит на Эльзу.

— Останови машину, — сдавленным голосом говорит Эльза.

«Нива» останавливается. Эльза выходит из машины. Ей плохо, ее рвет.

Эльза возвращается в салон.

— Ты в порядке? — спрашивает Улан.

Он встревожен.

Эльза не отвечает. Машина трогается.

— Завтра вертолет поднимем. Чайки нам помогут. Эльза...

Улан смотрит на Эльзу. Ее глаза закрыты: возможно, она уснула или сделала вид, что спит.

В руках старого ламы крутится барабан на ручке. Лама читает молитву, периодически звонит в колокольчик. Перед ним молча сидит мать Джиги.

Море во льдах с высоты птичьего полета. Вертолет летит над бескрайним морем, поисковики внимательно вглядываются в него в надежде на жизнь. Чайки — предвестники пропавших рыбаков в море. Кажется, рыбаки видны вот тут где-то, но вот их уже нет. Или показалось, что есть? Чайки кружат над морем…

Мать зажигает лампадку на алтаре. На невысокой этажерке стоят бронзовая статуэтка Будды, изображения Авалокитешвара, Ваджрапани, фото далай ламы. Из непонятного бормотания слышны знакомые имена: Джиргал, Гиляна, Улан. Закончив молиться, мать снимает с пояса платок, надевает его на голову. В комнате завешено зеркало.

В зале Улан. Заходит мать. На лице спокойствие, взгляд исполнен мудрости, свойственной ее возрасту. Садится рядом.

— Эльза там одна, — тихо говорит Улан.

— Чай будешь пить? — перебивает мать.

Она встает, идет на кухню. Улан остается один. Крутит в руках мобильный, смотрит на него, нажимает на кнопку телефонной книги, листает.

Новогодняя ночь. За окном фейерверки, слышно, как взрываются петарды. Эльза лежит в постели, пытается уснуть, по щекам текут слезы. Периодически огни озаряют ее лицо. Она слышит, что к дому подъехала машина. Фары освещают часть окна. Эльза прислушивается, но не встает.

Силуэт Улана рядом с машиной. Мечется, курит. Садится в машину, уезжает.

Эльза лежит в кровати. Закрывает глаза.

Утро. Эльза сидит в кухне, смотрит в одну точку. Неожиданно раздается звонок в дверь. Она открывает. На пороге стоит Хасик. В руках у него пакет и торт.

— Привет!

— Привет. С Новым годом! Ну что, так и будешь на пороге держать? — заискивающе говорит Хасик.

— Да. Проходи, — отвечает Эльза.

Хасик снимает кожаную куртку, на нем белый свитер. Видно, что недавно помылся, начищенный, кажется, что хрустит. От сильного запаха его парфюма Эльза подносит руку к носу, бросив на него странный взгляд. Проходят на кухню. Эльза включает чайник.

— Эльза, ты не подумай, на. Просто если тебе что-то нужно, на, ты всегда можешь рассчитывать на меня, — говорит Хасик с деловым видом.

Эльза ставит на стол чашку. Открывает коробку с тортом. Хасик кладет свою руку на руку Эльзы. Чайник бурлит, издает щелчок. Эльза резко отдергивает руку. Смотрит на Хасика. Разливает чай. Хасик смотрит на Эльзу и уже чуть-чуть дрожит от возбуждения.

— Просто я хотел сказать, что я спина, на которую ты всегда можешь положиться, на.

Он облизывает губы.

Эльза выходит. Хасик пьет горячий чай. Вытирает пот со лба. Видно, в толстом свитере ему жарко. Его мобильный вибрирует.

Хасик берет трубку.

Эльза в другой комнате надевает кофту. Слышит, как из кухни доносится голос Хасика, прислушивается.

— Здорово! Давай потом. Щас подъеду. Понял, на. Давай, короче!

Эльза входит в кухню. Хасик кладет трубку.

— Мне на работу пора, — говорит Эльза.

— Да-да! Тебя подвезти? — спрашивает Хасик.

— Нет, спасибо. Надо к Саге еще зайти, — отвечает Эльза.

Хасик выходит, надевает куртку.

— Ну ладно. Ты звони, не стесняйся, на, — прощается Хасик, глупо улыбаясь.

Эльза кивает ему и захлопывает дверь.

Возвращается в кухню. Выбрасывает торт в помойное ведро.

Эльза идет в музыкальную школу. Проходит мимо полицейского участка, замечает у входа джип Хасика. На крыльце появляются Хасик и следователь. Они о чем-то говорят. Бьют по рукам. При этом звуке Эльза меняется в лице.

В приемной директора учительница красуется перед вахтершей новыми сапогами.

— Вчера в кредит взяла, — говорит учительница.

— Хорошие. Кедюня?1 — спрашивает вахтерша.

Заходит Эльза.

— Привет.

— Привет.

Эльза показывает на дверь директора, спрашивает:

— У себя?

Обе утвердительно кивают. Эльза стучит и скрывается за дверью.

— Что, заявление написала? — спрашивает учительница тихо, почти шепотом.

— Ну куда она пойдет? Все возвращаются, — отвечает вахтерша.

Эльза сидит с опущенной головой перед директором. На столе у той заявление.

— Ну подожди ты с увольнением, всегда успеешь. Съездишь в город. Развеешься. — Пристально смотрит на нее, ласково произносит: — Эльза?

— Ладно, — отвечает Эльза.

Улан сидит за столом после завтрака. Мать собирает посуду, вытирает стол.

— С этой казашкой было сразу понятно, что ничего не выйдет, — говорит мать.

— А старая традиция? Может, Эльза останется у нас, — говорит Улан, не поднимая головы.

Мать стоит спиной к Улану. Моет посуду.

— Какая традиция? Детей у нее нет, о какой традиции ты говоришь? — говорит очень спокойно, будто понимая все на десять шагов вперед, и нарочито не замечает симпатии Улана к Эльзе.

Улан долго не может решиться.

— Она ждет ребенка, — говорит он тихо.

Мать меняется в лице, замирает. Опускает руки в воду. Пытается всячески не показать своего волнения Улану.

— Твой старший брат погиб... а ты о чем думаешь? Что с тобой? Совсем совесть потерял? — дрожит ее голос.

Улан в бешенстве выходит из дома. Садится в белую «Ниву». Заводит машину. Уезжает.

Автобусная остановка. Подъезжает автобус. Эльза садится в него. Автобус удаляется, скрывается за холмом.

Территория заброшенного рыбзавода. К легковой машине подъезжает джип Хасика. Хасик выходит, пересаживается в легковушку. Там — уже знакомый следователь.

— Гальманули, Хасик. Бывает, — говорит следователь с легкой ухмылкой.

Хасик передает ему пачку денег. Дружественно протягивает руку. Следователь игнорирует этот жест, смотрит пренебрежительно. Хасик выходит из машины.

Оба автомобиля разъезжаются.

Люди толпятся перед открытой дверью в концертный зал. Постепенно все проходят внутрь, рассаживаются. Эльза одна. Увидев в толпе знакомого педагога, она изображает искусственное воодушевление. Поднимает руку. Но добрый интеллигентный старичок проходит мимо, не обратив на нее внимания. Эльза неуклюже опускает руку. Направляется в зал. Перед входом ее окликает знакомая. Это ее однокурсница Лиля, не красавица, но выглядит нарядно и модно, улыбка не сходит с ее лица.

Эльза и Лиля разговаривают в толпе. Достают из сумок мобильные телефоны, видимо, обмениваются номерами.

— Ты с кем? — спрашивает Лиля.

— Одна.

— Подожди, давай тогда вместе сядем. Я сейчас…

Лиля скрывается в толпе. Эльза стоит, ждет ее. В фойе уже почти никого не осталось, все прошли в зал. Эльза заходит в зал.

Она ищет глазами Лилю. Видит, как та уже сидит в глубине зала, с кем-то болтает. Эльза садится на свободное место у прохода, поближе к выходу. На сцене ведущая — женщина в атласном платье цвета фиалки, с декольте — стоит у микрофона.

— Здравствуйте, уважаемые коллеги, друзья, — разносится из динамиков голос ведущей.

Барахлит микрофон, раздается противный гул. Женщина отводит от лица микрофон. Гул исчезает.

— Здравствуйте, уважаемые коллеги и друзья! Сегодня мы открываем наш семинар, который состоялся благодаря поддержке Министерства культуры Республики Калмыкия. За что отдельная благодарность министру культуры Кичикову Мергену Николаевичу и директору Элистинского училища искусств Намруеву Александру Владимировичу. Уже пятый год подряд мы проводим это мероприятие и гордимся своим первым юбилеем. В этом году мы отмечаем семидесятипятилетие первого профессионального композитора Калмыкии Петра Очировича Чонкушова. И сегодня мы открываем наш семинар концертом памяти любимого композитора.

Все аплодируют. Эльза смотрит на сцену. Опускает голову, начинает ковырять нитки на своей вязаной юбке. Зал заполнен наполовину. В основном все делают вид, что слушают. Переговариваются, смотрят на часы, иногда — на сцену.

— Открывает наш концерт ансамбль скрипачей Детской музыкальной школы номер один. Петр Чонкушов, музыкальная картинка «Степь». Преподаватель Зайцева…

Голос ведущей заглушают аплодисменты. Дети выходят на сцену. Играют. Эльза сидит с видом «неудобно уйти». Дети закончили играть. Все хлопают. На сцену выходят пять-шесть мужчин в белых костюмах. Начинают двигать рояль, тот со скрипом еле едет под смешки зала. Выходит хор.

— На сцене камерный хор Республики Калмыкия. Петр Чонкушов. «Реквием», — объявляет ведущая.

Эльза резко встает и направляется к двери.

Она быстро идет по фойе. Из зала доносятся распевы хора «Ом мани падме хум».

Эльза идет по аллее. Тут и там лежит снег. Город выглядит серым и угрюмым.

Эльза выходит на главную площадь. В центре площади под пагодой стоит Большой Буддийский барабан — курде. Проходя мимо, Эльза толкает ручку барабана. Звенит колокольчик.

Эльза сидит в храме. Только что закончилась служба. Люди постепенно расходятся. Зал становится пустым. Опустив голову, Эльза сидит у колонны, ее поникшая поза говорит сама за себя. Тихо играет музыка. Спокойствие нарушает звонок мобильного. Эльза выбегает из зала, пытаясь отключить звук.

Огни города расплываются в разноцветные пятна. Эльза идет и курит. Она немного рассеянна. Смотрит по сторонам. Загорелся зеленый свет светофора. Эльза перебегает дорогу. Садится в стоящее у обочины такси.

Старая «шестерка» со скрипом трогается с места.

— В «Даяну», — говорит Эльза.

— Понял, — с усмешкой откликается таксист.

— Что понял? — напрягается

Эльза.

— Ничё, ничё, — нарочито серьезно отвечает таксист.

У Эльзы звонит мобильный. На дисплее — Улан. Эльза отключает связь и прячет телефон.

Улан с телефоном в руках стоит у двери Эльзы. Набирает еще раз. Ждет. Идут гудки вызова.

Эльза входит в ресторан. Снимает пальто в гардеробе. Вынимает из кармана телефон, видит пять пропущенных вызовов. Думает какое-то время, держит пальто в руках. Гардеробщик внимательно смотрит на нее.

— Будете сдавать? — спрашивает он.

— Да, да, — очнувшись, отвечает Эльза.

Она отдает гардеробщику пальто, берет номерок и идет в зал.

Улан едет в «Ниве».

Огромный зал ресторана с небольшой сценой. Зал украшен новогодней мишурой, местами уже что-то оторвалось. В зале расставлены столики. Столиков много, заняты всего три в разных местах. Из посетителей одни женщины и один мужчина небольшого роста, с пузом, лет пятидесяти. Он поет караоке-песню «Владимирский централ». За столом сидят Эльза и Лиля, смотрят в толстую папку меню. Официантка принимает у них заказ.

— Бутылку водки и мне мясо по-карски, — уверенно заказывает Лиля.

— По-карски нет, — отвечает официантка.

Лиля опять смотрит в меню. Думает. Достает из пачки сигарету.

— Тогда «Ханская охота», — терпеливо говорит Лиля, закуривая.

— Тоже нет.

— А что же у вас есть? — спрашивает Лиля, с улыбкой смотря на официантку.

— Есть эскалоп, — отвечает та.

— Ну давайте эскалоп тогда, — ехидно резюмирует Лиля.

Официантка поворачивается к Эльзе.

— Я буду салат овощной, — заказывает Эльза.

— У нас горячее обязательно. Извините.

— Я не хочу эскалоп, — спокойно говорит Эльза.

Официантка стоит, ничего не отвечая. Пауза. Эльза смотрит на нее вопросительно.

— Так. Давайте свой эскалоп, салат. И еще четыре рюмки и сок персиковый, — вмешивается Лиля.

— «Любимый сад» или «Добрый»? — невозмутимо спрашивает официантка.

— Ну несите уже, какой есть, — раздраженно отвечает Лиля.

Официантка записывает заказ в блокнот и уходит. Вскоре возвращается с полным подносом.

Мужчина закончил петь. Садится за столик, где сидят три молодые девушки. Они хлопают ему, смеются. Он их веселит своими шутками, типа такой балагур. Эльза и Лиля обращают на них внимание — смотрят в их сторону.

На столе открытая бутылка водки, полные стопки. Мужчина, завидев Лилю, делает рукой многозначительный приветственный жест. Лиля кокетливо приветствует его кивком. Поворачивается к Эльзе, видит вопросительное выражение лица.

— Дядя Вова — «Аудиовидео», — говорит Лиля.

Эльза кивает. Отпивает сок из стакана.

— Ну как ты? Рассказывай. Ну чё ты поперлась в эту деревню?

— Да думала на год как бы, потом... Да нормально все. Как ты?

— Да одни женатики. Так... для здоровья полно ухажеров. А я такая наивная, все верю в большую и чистую... — Лиля затягивается и откидывает голову назад от удовольствия. — Короче, поставила себе цель в следующем году выйти замуж. Понимаешь? Короче, как только я реально его себе представила, он появился. А ты чё, совсем не пьешь?

— Да я не хочу, — отвечает Эльза.

— Ну что я одна, что ли, буду. Хоть пригуби. А что не хочешь?

— Мне, кажется, нельзя.

— Ааааа. Ну ладно.

Лиля как-то скисла и делает вид, что обиделась. Строчит эсэмэску на своем телефоне.

— Слушай... у меня проблема.

У тебя нет знакомого гинеколога? — спрашивает Эльза, смущаясь.

Но после сказанного на ее лице заметно облегчение.

Девушка из компании дяди Вовы поет с ним дуэтом песню Аллегровой «Ты нашел моложе, чем я...». В зал входят две девушки — подруги Лили, подсаживаются к ним. Лиля что-то шепчет Эльзе, утешает. Вчетвером сидят за столом, поднимают рюмки, чокаются.

— Ну давайте. За встречу. За знакомство, — говорит Лиля.

Выпивают.

Лиле приходит эсэмэска. Она читает. Ухмыляется.

— Он подъехал, — говорит Лиля с улыбкой.

— Чё, на дежурстве? — спрашивает подруга.

Лиля строчит ответную эсэмэску.

— Ага, на служебной. За углом поставил, — отвечает она, продолжая нажимать на кнопки телефона.

— А кто он? — неожиданно спрашивает Эльза.

— Ну кто-кто? Гаишник! — смеется Лиля, встает, берет сумку и, уходя, напевает: — Я вернусь, девочки!

Начинается энергичная, стилизованная под рэп калмыцкая музыка. Две подруги поднимаются.

— Пошли, чё сидеть… — говорит Эльзе подруга Лили.

Эльза мотает головой. Подруги уходят. Встают в круг танцующих. Эльза сидит одна, смотрит на них. Пьет сок. Оставляет на столе пятьсот рублей. Берет сумку, выходит из зала, не по-

прощавшись с девушками.

Утро. Эльза и Лиля сидят у окна в коридоре больницы. Эльза очень напряжена.

— Ну прости меня за вчерашнее. Ладно? Так получилось. Мы потом вернулись. Ты уже ушла. Он телефон мне подарил. Прикинь! — тараторит Лиля с виноватым видом.

Эльза будто не слышит. Лиля замечает ее отсутствующий взгляд.

— Не волнуйся. Нормально все будет, — шепчет Лиля. Смотрит на часы. — Слушай, чёт долго так. Мне пора. Опаздываю уже. Я пойду, ладно? Не обижайся.

— Конечно. Спасибо тебе. Давай, — с облегчением отвечает Эльза.

— Ну пока, позвони, как, что.

Ладно?

Лиля уходит. Эльза сидит на стуле. Сидит. Сидит. Неожиданно ей кажется, что кто-то стучит в окно. Она оборачивается. Никого. И опять что-то кажется — то ли хвост белой птицы, то ли что-то очень светлое и приятное… Хлопок рукопожатия проходящих мимо мужчин возвращает ее в реальность. Мужчина сует врачу деньги, благодарит. Врач спешно прячет купюры в карман халата.

Эльза провожает их взглядом до конца коридора. Через некоторое время она встает и быстро идет к выходу.

Мать сидит в комнате. Долго смотрит в никуда.

Эльза едет в автобусе. Устало смотрит в окно. Закрывает глаза, пытается уснуть. В последний момент на ее лице появляется счастливая улыбка, маленькое движение уголком губ. За окном бесконечные степи, местами покрытые снегом.

Входная дверь открывается. Эльза входит в свой дом. Он кажется таким пустым и холодным.

Она моет руки, лицо. Аккуратно раскладывает вещи. Моет пол. Открывает дверь. В дверях стоит Хасик с букетом цветов. На его лице мерзкая улыбка. Эльза пристально смотрит на него испепеляющим взглядом. Бьет его ладонью по лицу. Лицо Хасика искривилось. Он становится жалким, ничтожным. Его начинает трясти. Что-то хочет сказать, но будто потерял дар речи. Секунды кажутся вечностью. Эльза резко захлопывает перед ним дверь.

Улан едет по улице. Видит, как джип Хасика отъезжает от дома Эльзы. Хасик проезжает мимо. Их глаза встречаются. Хасик кивает ему, натянув улыбку. Улан смотрит на удаляющийся джип Хасика в боковое зеркало.

Улица, идущая вдоль канала. Дом матери. У ворот стоит толпа людей. Не-сколько машин. Перед калиткой в ведре горит огонь. Каждый подносит руки к огню, только потом проходит во двор. Руки матери над огнем. Она поднимает голову и видит, как остановилась белая «Нива». Улан и Эльза стоят рядом с машиной. Он берет ее за руку, направляется к матери. Крик одинокой чайки заставляет всех посмотреть на небо. Одинокая чайка парит в воздухе.

С высоты птичьего полета проносится застывший канал, поросший камышом. Потом море. Чайки кружат над морем.

1 Сколько (калмыцкий).

Элла Манжеева (род. в 1981) — сценарист, режиссер. Окончила музыкальное училище по классу скрипки, СПбГУКиТ по специальности «звукорежиссура» (мастерская Г.Франка), ВКСР (2009, мастерская В.Хотиненко, П.Финна, В.Фенченко). Автор документальных и игровых короткометражных фильмов «Праздник», «Чужая. Степь» (2009), «Женщина внутри как степь» (2009, диплом «За национальный колорит» на XVI Открытом фестивале студенческих и дебютных фильмов «Св. Анна», первое место в категории арт/эксперимент на 4-м МКФ Schwaebisch Hall — Formula Mundi).

Вопрос. Почему «Туринская лошадь» ваш последний фильм? Это вопрос, который мы все себе задаем.

Бела Тарр (смеется). У вас что, нет Интернета?! Я отвечу, но, клянусь, в последний раз! Вы знаете, что я кое-чем занимался в течение последних тридцати четырех лет: начал в двадцать два, а сейчас чувствую, что круг замкнулся. В определенный момент нужно остановиться.

Подробнее...

Мастер-класс режиссера состоялся в московском Институте современного искусства (ИСИ). В беседе участвовали студенты и преподаватели факультета режиссуры. Вел встречу Алексей Ханютин.

— Давайте сначала поговорим о вашем новом фильме «Елена», вызвавшем настоящее столкновение мнений.

Подробнее...

1.

«Отчего в корейских фильмах так много жестоких сцен?» — спросил некий интервьюер у маститого европейского критика (им оказался не кто иной, как Тони Рейнс, знаток и пропагандист азиатского кино). «Жестокость в корейских фильмах, конечно, имеется, но культа жестокости в них нет», — ответил эксперт.

Подробнее...

В Алматы прошел предпремьерный показ нового фильма Ермека Турсунова «Старик» («Шал»). Этот фильм ждали. Первая картина Турсунова «Невестка» («Келин», по сценарию Актана Абдыкалыкова, 2008) два года назад попала в прешорт-лист «Оскара», что было абсолютной неожиданностью, ведь это был режиссерский дебют сценариста, окончившего Высшие курсы сценаристов и режиссеров в Москве.

Подробнее...

Олег Зинцов. Я предлагаю начать с ритма, который у Маккуина всегда невероятно выверен. И в этом смысле принципиальна сцена, где Сисси поет, потому что здесь ритм намеренно сбит. Во-первых, сцена очень затянута. Во-вторых, Сисси поет плохо. И еще важно, что Маккуин показывает ее некрасивой. Там такие ракурсы, что у Сисси толстые щеки, она совершенно непривлекательна. И при этом Брендон плачет.

Подробнее...

Киноязык: ночь будет синей

Елена Мадден. Сергей, вы уже три десятка лет в кинопроизводстве. Как меняются установки, в чем смысл перемен?

Сергей Юриздицкий. С самого начала развитие в кино пошло по двум направлениям. О любом фильме можно, грубо анализируя, сказать: это по части Люмьеров, это изображение действительности, а это — Мельес, сказка.

Подробнее...

Украденная победа

«Признание Элфорда» — очень странное и жутковатое окончание очень странной и жуткой истории — грянуло как гром среди ясного неба.

Подробнее...

«Хижина в лесу» обманывает ожидания. Но уже на простеньком вопросе «чьи ожидания?» придется затормозить. Ждали ли чего-то поклонники мусорных b-хорроров, кровавых сезонных однодневок от картины с нейтральным, будто стертым названием? А что было нужно эстетам и знатокам жанра? И почему от этой конкретной ленты?

Подробнее...

«Борис Годунов» одно из непрочитанных произведений. Беда в том, что у нас почитаемое часто не читаемо. К тому же в нашей культурной памяти возникли многочисленные подмены, или (употреблю модный термин) «симулякры». Например, трагическая и прекрасная музыка Мусоргского предлагает иной язык, иное измерение текста. А хрестоматийный, школьный Пушкин, который штудируется вдоль и поперек, навяз в зубах.

Подробнее...

Идея поставить «Годунова» у Владимира Мирзоева возникла пятнадцать лет назад, в середине 90-х. Тогда обстоятельства современности напомнили режиссеру разлом почвы, обнаруживший разные археологические слои: «Куда ни глянь — наткнешься на какой-то элемент начала ХХ века…

Подробнее...

Перед премьерой «Шпиона» в Москве открылась выставка «Эпоха светлого завтра»; конечно, в экспозицию вошли «Девушка с веслом» (куда от нее денешься), парады физкультурников, стройки века и плакаты, иллюстрирующие паранойю шпиономании.

Подробнее...

Сериал Первого канала, уже поименованный фанатами «ККСЖ» (наподобие «LOTR», «LOST»), удивляет вовсе не тем, о чем сразу можно подумать.

Подробнее...

«Все мы жертвы, потому что женщины» — заверяет подруг начальник отдела рекрутингового агентства — одна из героинь истории из жизни женщин. Новый сериал Валерии Гай Германики — логичное продолжение ее предыдущей работы. Режиссер предлагает свой курс «Этики и психологии семейной жизни», некогда обязательного в школьной программе предмета, утратившего актуальность на рубеже 1980—1990-х годов — в период подростковой самоидентификации героинь «Краткого курса счастливой жизни».

Подробнее...