Деревенский фарс о доме творчества писателей в Дорсете «Неотразимая Тамара» (Tamara Drewe) Стивена Фрирза начинается как злая сатира на всех героев (и слои общества) разом.

На хозяина этого идиллического места, автора интеллектуальных детективов, импозантного почти как сэр Майкл Кейн и регулярно изменяющего жене. Саму добросердечную и умную, но слишком уж некрасивую и увядшую жену. На остановившегося у них американского профессора, не такого напыщенного, как другие постояльцы, но уж очень падкого на хозяйское печенье и склонного к буквальным сравнениям writer’s block с запором (для чего авторы не преминули подстроить ему сцену подслушивания в туалете). На настоящую селебрити — рокера с подведенными глазами, кабриолетом и экзальтированной привязанностью к собаке-боксеру. На двух местных вульгарных малолетних мочалок, готовых на все, чтобы обратить на себя внимание рокера и получить социальный лифт из «этой дыры». Наконец, на саму заглавную Тамару, карьеристку, девушку Бонда с ринопластикой за плечами (конечно, когда в флэшбэке покажут ее в юности, нос у нее будет, как у Сирано де Бержерака, что так же смешно, как шутки о писательской констипации).

В отличие от наивных малолеток, Тамара понимает, что настоящий социальный лифт — не сомнительный рокер, а почтенный институт британской литературы, путь к которому лежит через постель престарелого литературного мэтра. Пожалуй, это единственная перипетия сюжета, не нашедшая отклика у изящных девушек в соседних креслах на фестивале «Новое Британское кино», дружно сказавших «фу-у» во время соответствующей постельной сцены: увы, литература больше не воспринимается в России как достойная карьера для девушки. Впрочем, Тамара Фрирзу нравится, потому что фильм пронизан незатейливым бытовым редукционизмом: путь к успеху — красота и секс, остальное — бредни лузеров.

Однако ближе к концу фильм проделывает незаметный кунштюк и исхитряется найти средства для удовлетворения всех фокус-групп, присутствующих в зале. Немолодых и некрасивых, но самоотверженных культурных дам. Неприкаянных академических ученых. Решительных жгучих брюнеток, пусть с ринопластикой, но зато без целлюлита. Отвязных школьниц, штудирующих журнал Hello! И так далее. Кроме разве что маститых литераторов, но они на этот фильм и не пойдут.

«Неотразимая Тамара» — это стопроцентно зрительское кино. На фестивале публика устроила ему овацию. Но именно эти сто процентов в данном случае и пугают.

Инна Кушнарева

На Фестивале Британского кино в Москве показали премьеру фильма американского режиссера про зеркало русской революции. Добрый, подчас шаловливый дедушка с окладистой бородой дышит на ладан, окружившие его злоумышленники оттесняют от него жену, вздорную истеричку, и вынуждают подписать завещание, лишающее ее наследства. Муж тайком покинул дом, графиня изменившимся лицом бежит пруду… Софье Андреевне Толстой здорово досталось от почитателей великой русской литературы. На нее навешали чертову уйму собак, как будто гениальный муж сдуру нашел себе супругу исключительно для того, чтобы всю жизнь мучиться. Не могу судить о достоинствах нечитанного мною романа Джея Парини, на основе которого Майкл Хоффман написал сценарий к своему фильму «Последнее воскресение», однако у праправнука графа, Владимира Ильича Толстого, директора музея-заповедника «Ясная Поляна», ни книга, ни кино идиосинкразии не вызвали, хотя он отмечает немало несоответствий фильма реальности. К примеру, Софья Андреевна не присутствовала при последних минутах жизни Льва Николаевича, ее к нему не пустили. А потом на станцию Астапово прибыли все их дети, в фильме же фигурирует только Александра (Анн-Мари Дафф), на остальных бюджета не хватило. Я тоже могла бы кое-что добавить. Например, считающийся злым гением Толстого (Кристофер Пламмер) Владимир Чертков (Пол Джаматти), зловеще крутящий ус как герой немого кино, мог, конечно, вдрызг ругаться с Софьей Андреевной (Хелен Миррен), но не мог сидеть нога на ногу в ее присутствии, если она стояла – Чертков был аристократом из рода более древнего, чем Толстые, этикет был у него в крови. Но это, конечно, пустяки.

Создатели фильма утверждают, что делали фильм о любви. Да, любовь, конечно, имеет место, иначе откуда бы взялись тринадцать рожденных общими усилиями детей. Но главная интрига, на мой взгляд, не в этом. Чего огород городить ради того, чтобы уверить публику, что супруги, прожившие в браке без малого полвека, любили друг друга. Актуальность в том, должен ли был Толстой завещать свое литнаследство народу или оставить жене и детям. Вот он, современный нерв этой истории: на кого работают гении – на людей или на правообладателей? Толстой – пионер битвы вокруг интеллектуальной собственности, который, правда, ее проиграл (пять лет спустя после смерти графа государство вернуло его жене права на переиздания его книг). Софью Андреевну жалко – она родила мужу упомянутых тринадцать детей, по пять раз переписывала его рукописи, и, конечно, заслужила наследство. Но, с другой стороны, есть и понятие национального достояния.

Молодой секретарь Валентин Булгаков (Джеймс МакЭвой) снует между двумя противоборствующими станами, подмахивая то одному, то другому, да так и не может определиться – с кем он, служитель мастера культуры. И вот о чем свидетельствует история: «Последнее воскресенье», приуроченное к столетию смерти Толстого, снималось американским режиссером в основном в Германии лишь при небольшом посильном участии Продюсерского центра Фонда Андрея Кончаловского; если бы ни замечательная музыка Сергея Евтушенко, тут вообще не осталось бы никакого русского следа. Кстати, фильм о Толстом Марлена Хуциева «Невечерняя» остается незавершенным – не вошел в список «социально значимых», стало быть и денег от российского народа на него нет. Естественно, ведь даже в интернет-голосовании телепроекта «Имя: Россия» Лев Толстой занял только 35 место.

Нина Цыркун

На экране Бен Аффлек в главной роли своего же фильма «Город воров». Хорошие фильмы рождаются из плохих романов. Этот парадокс, открытый Орсоном Уэллсом, случайно подхватившим с полки покетбук «Леди из Шанхая», многажды подтверждался. На этот раз в его пользу сыграл фильм Бена Аффлека «Город воров». Если пересказать фабулу, как раз станет понятно, что исходное сочинение Чака Хогана «Принц воров» — серийное произведение в жанре блатной романтики про хорошего плохого парня и про то, как под влиянием чистой и большой любви он встал на путь исправления. Примитивная основа хороша тем, что оставляет лакуны для воображения режиссера, и, удачно их заполняя, Бен Аффлек убедил нас в том, что успех его режиссерского дебюта «Прощай, детка, прощай» был неслучайным. Потому что, как опять же известно, один фильм может снять чуть ли ни каждый, а вот на втором люди и ломаются.

Упомянутые лакуны Аффлек заполнил психологией. Интерес художников к психологии воров описал Жан Жене в рамках своей теории «инстинкта театральности». Жене, конечно, заигрывался, приписывая этот инстинкт всему человечеству, но во многом он прав. Недаром ограбления, мастерски «поставленные» главным героем «Города воров», совершаются в карнавальных масках — куда проще было бы натянуть на головы обыкновенные чулки или черные маски с прорезями. Художник и вор одинаковы в том, что художественные или бытовые рамки им тесны и неинтересны, и они вырываются за пределы нормы. В этом смысле Бен Аффлек и его герой Дуг Макрей равны в том, что строят жизнь как сюжет. Причем в этом смысле они ведут себя одинаково: Бен, заработав «Оскар» дебютным сценарием «Умница Уилл Хантинг», наделал ошибок — вроде рокового союза с Дженнифер Лопес, приведшего к идиотским ролям в провальных фильмах, но вовремя одумался, отчасти переквалифицировался в режиссеры и вернул себе доброе имя; Дуг, подававший большие надежды в профессиональном хоккее, но унаследовавший от отца профессию вора, успешно бомбил банки, стал соучастником «мокрухи», но полюбил хорошую девушку, решил вырулить на правильный путь, а дальше — боюсь сказать, чтобы не нарушить отлично наведенный режиссером саспенс и испортить просмотр спойлером.

В результате сегодня Бена Аффлека сравнивают с Клинтом Иствудом. Тут, как говорится, еще будем думать, но с большой уверенностью можно сказать, что отныне округ Чарльстон в штате Массачусетс, одна квадратная миля в Бостоне, где происходит больше вооруженных ограблений на единицу площади, чем в любом другом месте планеты, станет не менее известен, чем прославленные старым Голливудом старый Чикаго или бандитский Нью-Йорк Мартина Скорсезе — и это благодаря Бену Аффлеку.

Нина Цыркун

C 28 октября на наших экранах лидер американского и российского проката — «Социальная сеть» Дэвида Финчера.

Самое трудное, практически невозможное — показать гения за работой. Будь то поэт, композитор, ученый или вот — создатель социальной сети. Не сомневайтесь: если это творение сделало тебя самым молодым миллиардером в мире, то ты точно — гений. Автор книги Бен Мезрич, сценарист Аарон Соркин и режиссер Дэвид Финчер не встречались со своим героем — что толку, пусть лучше руки будут развязаны, чтобы получилась связная история. В качестве такой связки в экранной истории создателя Facebook Марка Цукерберга появилась девушка Эрика (Руни Мейра), триггер фабулы, одновременно сказочно-стереотипной и жизненной: девушка посылает парня подальше, он идет и совершает подвиг или открытие.

Взбешенный Марк Цукерберг (Джесси Айзенберг), желая отомстить Эрике, выставляет на своей страничке фотки студенток с сайта Harvard Connection, предлагая юзерам расставить их по рейтингу, таким образом положив начало Facebook. Задачка была малосимпатичная, результат — наоборот. Потом будет опять наоборот; для расширения сайта Марк не побрезгует чужим интеллектуальным добром, вышвырнет вон единственного друга и соавтора Эдуардо Саверина (Эндрю Гарфилд) и вообще хуже него окажутся только заносчивые братья-близнецы из потомственных гарвардцев Уинклвоссы (Арми Хаммер). Гений в своем деле и безвольный слабак в реальных отношениях (как и большинство пропавших в Сетях), Марк попадает под обаяние другого гения, создателя Napster’а Шона Паркера (Джастин Тимберлейк), на этот раз действительно злого, и Шон мог бы далеко увести Марка по кривой дорожке, не будь тот достаточно равнодушным к земным соблазнам, как часто бывает свойственно гениям.

Если говорить о стилистике фильма Дэвида Финчера, то это скорее всего «новый новый журнализм», бесстрастная хроника сегодняшнего дня, поданная в стремительном и хаотичном информационном потоке, и Марк — типичный этого дня представитель. Он молотит языком не хуже Тины Канделаки, и вроде весь как на ладони, а на самом деле неуловим, и вместо лица у него набор аватар. По жанру этак картина точно не байопик, и герой нашего времени, но одновременно и сэлинджеровский персонаж, которому противно рассказывать о себе «всю эту давидкопперфильдовскую муть», как был, так и остался призраком Сети.

Нина Цыркун

см. также: обзор рецензий

В 2005-м после показа на ММКФ «Тропической болезни» Вирасетакуна, несмотря на всю симпатию к фильму, меня мучил вопрос: а нет ли в этом возрождении магического этно-реализма элемента спекуляции? Характерно, что этот вопрос не возник после «Благословенно вашего» и его остроту несколько сглаживала действительно изощренная конструкция «Синдромов и века».

Фильмы Николь Холофсенер – странноватая смесь как будто французского кино, с его неоднозначными характерами, грустной иронией, беспричинностью и налетом тревоги, и классического американского драмеди. Здесь говорят, едят, гуляют, неловко молчат, работают, совершают безрассудные поступки. Словом, живут. И хотя вроде бы ничего не происходит, между кадрами постоянно сквозит что-то невероятно настоящее, обычно непроговариваемое или неосознанное, но от этого не менее важное. Это кино – a slice of life, о людях, каждый день проходящих мимо нас на улице и в метро, и преимущественно - о женщинах. Печальное и смешное.

В картинах, зачастую автобиографических, режиссер рассматривает их (и заодно себя) в лупу в различных ракурсах, под разным освещением, следит за реакциями, фиксирует состояния. Кино для нее – как крошечное пространство под окуляром микроскопа, раскрывающее, однако, для пытливого и неустающего глаза какую-то тайную вселенную. В ней – и мы, и другие, и все вокруг, кого мы привыкли не замечать.

В качестве режиссера и сценариста Холофсинер работала над сериалами «Готовы или нет», а затем – над хитами «Секс в большом городе» и «Клиент всегда мертв», но вряд ли кто-то у нас знает ее как режиссера американского независимого кино. В целом, ее полнометражные картины («Гуляют, болтают», «Обаятельная и привлекательная») – элементы одного большого полотна, сценки из жизни современной Америки. Ее последний фильм «Пожалуйста, дай» (Please give) в США вышел в ограниченный прокат, а в российский не попал вовсе, зато был выпущен на DVD под названием (по уже сложившейся недоброй традиции перевранным) «Ненужные вещи». Здесь, конечно, снова о женщинах, как, впрочем, и о людях вообще. Главная героиня Кейт (в исполнении Кэтрин Кинер – постоянной актрисы и музы режиссера) – женщина средних лет, владелица магазина подержанных вещей, которые она вместе с мужем предварительно скупает у родственников умерших стариков. Дело прибыльное, жизнь стабильная, но Кейт постоянно испытывает чувство какой-то жизненной невесомости, бесприютности и растерянности, а еще угрызения совести, потому что наживается на чужой смерти, пусть и естественной. Не понимает, куда идет, что и зачем делает, во всем сомневается. Плюс - конфликты с дочерью-подростком, непонимание и отстраненность мужа. В качестве моральной самокомпенсации Кейт раздает на улицах милостыню, пытается работать волонтером со стариками и больными детьми.

Ее соседка – почти столетняя больная старушка, за которой по очереди присматривают две ее внучки: милосердная Ребекка и циничная красотка Мэри, которая только и ждет смерти своей подопечной. Как такового четкого сюжета в картине нет, поэтому верно будет лишь сказать, что между всеми героями развиваются довольно прихотливые отношения, суть которых исчерпывающе описывается словами «пожалуйста, дай». Каждый хочет чего-то от другого, не замечая того, что уже от него получил, или не считая это достаточным. Название – не только основной лейтмотив фильма, но и призыв режиссера, так неуместно звучащий в контексте сегодняшней реальности.

Можно сказать: непримечательный сюжет, вялое действие, довольно блеклые среднестатистические герои (к тому же почти все – тетки), невнятный финал, заезженная тема «возлюби ближнего своего» – верный провал. Видимо, именно такими доводами руководствовались те, кто решил не выпускать фильм в российский прокат и переиначить не слишком кинематографичное название. А напрасно. Просто потому, что иногда бывают моменты, когда не нужно ни бить в глаз эротикой и взрывными спецэффектами, ни возводить метафорические и философские тотемы, а стоит сказать два простых и понятных слова, смысл которых все быстрее от нас ускользает.

Читая Грегори Бейтсона

«Разум — это сущность живого». Одна из главных идей Г.Б.: все живое обладает свойством самоорганизации. В этом смысле советское общество изначально было мертвой конструкцией, опасной для жизни машиной, которую, как идолище, поливали человеческой кровью.

В «Сайрусе» фабрика Джадда Апатоу встречает «мамблкор». За фабрику играют Иона Хилл («Суперперцы») и Джон С.Рейли («Сводных братья»). За мамблкор, безбюджетное инди силами друзей и родственников кролика про двадцатилетних мямлей (так можно перевести mumble), братья Дюплас («Мягкое кресло», «Пакетоголовый»).

Главный интерес фильма - посмотреть на звезд новой американской комедии, карикатурной и часто условной, «в жизни», в спокойной обстановке и в некоторой жанровой неопределенности. Например, увидеть, как Иона Хилл играет одними глазами, почти не двигаясь и не жестикулируя, и какой легкой, поднимающей его в воздух как шар, кажется его полнота. Хотя и здесь герой Райли не забывает о своем сходстве со Шреком.

Братья Дюплас сделали кино с очевидной оглядкой на «Сводных братьев». Там герой Райли, в свои сорок живущий с папой, когда тот женится, вдруг обретает сводного брата-одногодка, такого же инфантильного придурка, как и он сам. Здесь Райли, с которым как мать возится бывшая жена (Кэтрин Кинер), вместе с неожиданной и незаслуженно красивой подружкой (Мариса Томеи) получает великовозрастного сына-манипулятора по имени Сайрус, Иону Хилла, живущего в трогательной гармонии с матерью, вместе с которой он занят сентиментальным креативом – сочиняет музычку и фотографирует в парке. Так просто мать он, конечно, не уступит, но и грубого бурлеска в духе «Сводных братьев» тоже не будет, хотя подсознательно его очень ждешь. Ненависть с трудом может пробиться через броню навязанной обществом доброжелательности и acting out, выброс эмоций, происходит с трудом. Все такие милые и внимательные, так квалифицированно говорят другом с другом языком пособий по попсовой психотерапии, только вот кроссовки бесследно пропали. Но разве могли их украсть такие интеллигентные люди?

«Сайрус» как будто кажется недожатым, а ведь это братья Дюпласс, которые среди прочего аморфного мамблкора славились умением строить классическую трехчастную форму. Но это как с недавним «Гринбергом» Ноя Баумбаха: все-таки американскому инди нужно простить его смазанность и то, что взятой для фильма материи как будто недостаточно для полновесного произведения. В конце концов здесь нащупываются какие-то точные психологические и поколенческие вещи, ради которых можно пожертвовать завершенностью.

Инна Кушнарева

В номере за сентябрь/октябрь 2010 года журнал Film Comment публикует свой список

50 лучших фильмов, действие которых происходит непосредственно в мире кино:

1. «Презрение», Жан-Люк Годар, 1963

2. «Злые и красивые», Винсенте Минелли, 1952

3. «Поющие под дождем», Стэнли Донен, Джин Келли, 1952

4. «Ирма Веп», Оливье Ассайяс, 1996

5. «Странствия Салливана», Престон Стёрджес, 1941

6. «Малхолланд Драйв», Дэвид Линч, 2001

7. «Американская ночь», Франсуа Трюффо, 1973

8. «Предостережение святой блудницы», Райнер Вернер Фасбиндер, 1971

9. «Игрок», Роберт Олтмен, 1992

10. «Сансет бульвар», Билли Уайлдер, 1950

11. «В укромном месте», Николас Рей, 1950

12. «Внутренняя Империя», Дэвид Линч, 2006

13. «Эд Вуд», Тим Бёртон, 1994

14. «8 1⁄2», Федерико Феллини, 1963

15. «Ночи в стиле буги», Пол Томас Андерсон, 1997

16. «Актриса», Стэнли Кван, 1992

17. «Опасные игры», Абель Феррара, 1993

18. «Симбиопсихотаксиплазм: дубль первый», Уильям Гривз, 1968

19. «Бартон Финк», Джоэл и Итэн Коэн, 1991

20. «Последний фильм», Деннис Хоппер, 1971

21. «Подглядывающий Том», Майкл Пауэлл, 1960

22. «Адаптация», Спайк Джонз, 2002

23. «Последний приказ», Джозеф фон Штернберг, 1928

24. «Сердца Запада», Ховард Зифф, 1975

25. «Большой нож», Роберт Олдрич, 1955

26. «Подставное тело», Брайан де Пальма, 1984

27. «Легенда о Лайле Клэр», Роберт Олдрич, 1968

28. «Положение вещей», Вим Вендерс, 1982

29. «Кинооператор», Эдвард Седжвик, Бастер Китон, 1928

30. «Хорошие мужчины, хорошие женщины»,  Хоу Сяосянь, 1995

31. «Отец моих детей», Миа Хансен-Лёве, 2009

32. «Современный роман», Альберт Брукс, 1981

33. «Пропуск», Бертран Тавернье, 2002

34. «Ад раскрылся», Генри Кондмен Поттер, 1941

35. «Жизнь в забвении», Том Ди Чилло, 1995

36. «Трюкач», Ричард Раш, 1980

37. «Звезда родилась», Джордж Кьюкор, 1954

38. «Тристрам Шенди: История петушка и бычка», Майкл Уинтерботтом, 2005

39. «Интимные сцены», Катрин Брейя, 2002

40. «День саранчи», Джон Шлезингер, 1975

41. «Страсть», Жан-Люк Годар, 1982

42. «Рассыльный», Джерри Льюис, 1961

43. «Кинолюбитель», Кшиштоф Кесьлевский, 1979

44. «Все на продажу», Анджей Вайда, 1969

45. «Внутренний мир Дэйзи Кловер», Роберт Маллиган, 1965

46. «Интерьер. Трейлер. Ночь», Джим Джармуш, 2002

47. «Две недели в другом городе», Винсенте Минелли, 1962

48. «Идентификация женщины», Микеланджело Антониони, 1982

49. «Белый охотник, черное сердце», Клинт Иствуд, 1990

50. «Я сделаю все», Джеймс Л. Брукс, 1994

Перевод Елены Паисовой

© 2010 The Film Society of Lincoln Center

Источник: http://www.filmlinc.com/fcm/so10/trivial.htm

Кинокомпания «Каравелла-DDC» представляет хит десяти мировых кинофестивалей, документальный хоррор в 3D «Тростниковые жабы: Оккупация».

В 1988 году австралиец Марк Льюис впервые снял душераздирающую историю про гигантских жаб, завоевавших огромную часть территории Австралии. Почти двадцать лет спустя он сделал римейк, усилив впечатление от картинки стереографическим эффектом. В мире природы немало жутковатых тварей, но почему-то именно это скользкое бородавчатое существо стало символом безобразия. А разве жабы виноваты, что они такие? Они просто такие, какие есть.