Фильм Аки Каурисмяки, ставший в этом году лауреатом премии Луи Деллюка, одной из самых престижных премий во французском кинематографе, изысканно анахроничен. По форме это оммаж французскому, вообще классическому кино: щемящая музыка с подчеркнуто архивным глуховатым звучанием, сентиментальная окраска сюжета, звезда ранних фильмов Годара и Трюффо Жан-Пьер Лео в роли соседа-доносчика, а имя главного героя, бывшего поэта, а ныне чистильщика обуви – Марсель Маркс (в Марселе начинается «На последнем дыхании», Марсель – злодей-любовник из «Дневной красавицы», братья Маркс – гении кинокомедии).

Внешне скроенная по модели пьесы Эдварда Олби «Кто боится Вирджинии Вульф?», комедия нравов Ясмины Реза «Бог резни» особенно глубоко в психологию персонажей не уходит, оставаясь едким сатирическим шаржем на амбиции и самосознание современного западного среднего класса. Вероятно, Роман Полански выбрал этот материал, досыта наевшись ханжеского морализаторства американцев, которое попортило ему немало крови. Немаловажно и то, что действие пьесы (и, соответственно, фильма) происходит в четырех стенах – ужас клаустрофобии тоже хорошо знаком Полански из-за висящего над ним судебного преследования со стороны американского правосудия и долгосрочного домашнего ареста. Потому он и перенес действие своего фильма из Парижа в Нью-Йорк.

«Резня» - настоящий подарок абсолютно точно выбранному актерскому ансамблю, где каждый персонаж – живая картина с современной ярмарки тщеславия. Чета Коэнов приходит в бруклинский дом Лонгстритов, чтобы уладить конфликт детей-подростков, в результате которого Закари Коэн выбил пару зубов Этану Лонгстриту. Разбор ситуации, который начинается с предупредительных улыбок и великодушно уступчивых жестов, потихоньку перерастает в брутальную разборку. Первоначально, начиная разведку боем, обе пары действуют как сообщники, но постепенно разбиваются на двойки по гендерному признаку, а потом и каждый из них становится для нас фигурой, в которой борются и не могут найти согласия двойники. Нет, никакой резни не будет, это история бескровная – люди все-таки интеллигентные, да и жанр того не допускает. Но маски сорваны, комплексы обнажены, последние слова сказаны. Пенелопа Лонгстрит (Джоди Фостер), невысоко поднявшаяся по карьерной лестнице, конечно, ненавидит свою работу в книжном магазине, но и стесняется собственного самозванства, когда муж рекомендует ее в качестве писательницы; тем не менее она явно для понтов выкладывает на стол раритет – Каталог выставки Оскара Кокошки 1957 года. Она пишет публицистическую книжку о геноциде в африканском Дарфуре, как выясняется, потому лишь, что дальнего полюбить гораздо проще, чем ближнего. Ее муж Майкл (Джон Си Рейли), торговец сантехникой, чей кумир – образчик мужественности Джон Уэйн, оказывается заурядным подкаблучником. Алан Коэн (Кристофер Вальц) – юрист крупной фармацевтической компании, не отрывающий уха от мобильного, вынужден изворачиваться, чтобы прикрыть грехи работодателя - аморального производителя опасных для здоровья лекарств; он едва справляется с презрением, которое чувствует к хозяевам дома, не столь преуспевшим, как он. Его жена Нэнси (Кейт Уинслет), биржевой брокер, амбициозна и холодно элегантна, как полагается бизнес-леди, но ее гложет чувство вины за то, что она не может дать тепла и внимания единственному сыну. Овладевшая ею тошнота, которая резко снижает ее стерильный статус, становится прямо-таки сартровским выражением ее глубоко скрываемого «нутряного» отношения к миру. Это знаменательно для почерка Полански; при всем своем художественном ясновидении, он испытывает сочувствие к каждому из героев «Резни», заставляя и нас не только смеяться, но и грустить – не о них, конечно; о себе.

Неужели надо быть немцем – например, режиссером Якобом Пройссом, чтобы не только снять доходчивый фильм про «синюю» Украину, которая победила «оранжевую» революцию, но и вменить идею, что без мифологии (национальная идея не исчерпывает это масштабное понятие) невозможно ни жить, ни выжить беднякам и простым рабочим. Например, донецким шахтерам, зарабатывающим гроши, покупающим за собственные деньги лампочки, за отсутствие которых штрафуют, и вяло мечтающим о «нормальных» инвесторах.

Пройсс был наблюдателем на предыдущих выборах на Украине. Этот немецкий фильм снимался на последних выборах там же. «Другой «Челси». История из Донецка» предсказала победу Януковича, когда донецкий «Шахтер» в борьбе за кубок УЕФА победил киевское «Динамо». Вот и всё. Есть сильная футбольная команда – нет социальных проблем. Есть болельщики – нет забастовщиков. Есть олигархи, вкладывающие в футбол, – нет революции. Нет футбола – нет угля.

Если подумать, что не все так просто, то фильм Пройсса, сделанный непритязательно и изящно, с иронической анимацией, с нескучными «говорящими головами», показывает, что все еще проще.

Среди героев Пройсса – шахтеры-болельщики, секретарь Донецкого госсовета Левченко, чей кабинет украшают портреты членов политбюро во главе со Сталиным, президент «Шахтера» Ахметов, которого режиссер снимает на VIP-трибунах, куда его не пустили, опасаясь теракта, и во время получения кубка УЕФА. Он-то и обеспечил политическую победу донецкой мафии в стране.

«Западные ценности чужды половине Украины», -- доносится из телевизора. «Германия и другие страны помогли оранжевой революции, которая совершила антиконституционный переворот», - объясняет по-спортивному подтянутый молодой политик и бизнесмен режиссеру.

Старый шахтер Саша, заядлый болельщик местной команды, мечтает, чтоб его внук стал футболистом «Шахтера». И тогда его жизнь удастся. «Если «Шахтер» выигрывает, добыча угля растет», -- признается в камеру Валя, она спускает добытчиков в шахту на лифте.

Пройсс включает хронику побед «Шахтера» на матчах, но и не упускает из виду что-то более страшное, чем невыплата зарплаты, когда у власти была Тимошенко, или неудача «Шахтера». Он снимает старого шахтера, у которого погиб сын во время взрыва на шахте, о чем тот рассказывает в камеру, и тут же за столом, сидит дочка погибшего, которая ест спокойно и с удовольствием курочку, кажется, не поведя ни глазом, ни бровью. Вот это действительно «победа» то ли местных патриотов, то ли «украинских Рокфеллеров». Но главное даже не в этом. Секретарь госсовета, которого Пройсс сделал протагонистом фильма, снимая этого далеко идущего парня дома, обставленного «по-царски», и на работе, в окружении милейших, объятых преклонением помощниц, рассказывает притчу о двух правдах. Она же восточно-украинская ненародная сказка. Этот агент и топ-менеджер эффективной мифологии уверен, что вода, например, может быть «живой» и «мертвой». Ее глоток спасает от жажды в пустыне. Но в воде можно и утонуть. Кто не согласен, может уехать в Германию, как Пройсс. Или вспоминать революционный Крещатик, как суки-киевляне. Остальным остается молиться за донецких олигархов, дающим столько зрелищ, что хлеба не нужно. Иного молодым и старым шахтерам не дано. Да они особенно не волнуются. Лишь бы наркотика не лишили. Оборудования на шахтах нет, зато построен стадион «Арена». За победу! На выборах и на полях гладиаторских сражений. Пардон, футбольных.

В Москве завершился «Артдокфест». ИК уже писало о получившем Гран-при фильме «Милана» Мадины Мустафиной. Специальный приз фестиваля достался картине голландского режиссера Джессики Гортер «900 дней». О ней рассказывает Зара Абдуллаева.

Слухи о талантливой дебютантке Мадине Мустафиной, неправдоподобно молодой (22 года), распространились в нашей среде задолго до показа ее картины в конкурсе «Артдокфеста-2011». Выучившись в мастерской Марины Разбежкиной и Михаила Угарова в Высшей школе журналистики при ВШЭ, Мадина проявила главное – врожденное чувство камеры (она же оператор картины), режиссерского взгляда, который только отчасти связан, а то и вовсе не связан с профессиональным умением/неумением.

Я обещала продолжение – и вот оно. В шпионском триллере «Шпион, выйди вон», как в «Неприкасаемых» Оливье Маршаля, опять фигурирует четверка проверенных мужчин, связанных многолетней работой, и опять оказывается, что среди них есть предатель, которого надлежит вычислить. Вопрос социологу: неужто частотность предательства именно такова, и дружить лучше тройками, а всякий четвертый – заведомо лишний?

Для сюжетосложения такая квадрига, конечно, удобнее всего;  треугольник должен быть любовным, квартет – криминальным. Томас Альфредсон, шведский режиссер, одобренный самим автором книги Джоном Ле Карре, духу романа (1974) классика жанра следует с прилежностью отличника, проверяемого на знание страны изучаемого языка, и она (прилежность) его слегка подводит: тщательная и подробная экспозиция не оставляет достаточно времени, чтобы дать каждому солисту квартета проявиться, чтобы в голове зрителя сложилась определенная сумма улик и, наоборот, реабилитирующих моментов. Хуже того, роль того самого «крота», за которым идет охота, Альфредсон отдает самому маркированному актеру, так что зритель изначально выводит его в фавориты. (Не буду его называть, сами сразу догадаетесь). Зато с главным героем осечки не произошло. Неулыбающийся, невозмутимый и малословный Гэри Олдман (Джордж Смайли) со стертым лицом, ртом, напоминающим куриную гузку, с залысинами, в больших очках и темном плаще – идеальный шпион, ничуть не похожий на литературно-художественного Джеймса Бонда – отвернулся и забыл – к тому же невероятно похожий в этом образе на последнего советского министра КГБ (также и советника директора ФСБ В.В. Путина)  Владимира Крючкова. (Кстати, Крючков как раз в те годы, в начале 70-х,  возглавлял советскую внешнюю разведку). Шпионы всего мира, «понарошку» играющие друг против друга, как будто проводя шахматную партию (чему в фильме соответствует говорящая метафора), на самом деле объединены цеховой солидарностью и делить им нечего – делить-то им приходится на своей территории, разменивая слонов на пешки и жертвуя фигуры разного достоинства в тактических или стратегических целях. Смайли откровенно говорит об этом со своим контр-партнером, касаясь темы предательства: «На вашей стороне ровно столько смысла, сколько и на нашей». Поэтому столь оправдана цветовая гамма фильма – однообразно серовато-коричневая, окрашивающая единым цветом единый мир всеобщего цинизма, продажности и бессмысленной суеты, которую Ле Карре подчеркнул кодовым названием действующей в романе группировки – «Цирк», да и самим названием – цитатой из детской считалочки. Очень хороша в этом пейзаже Светлана Ходченкова в роли сотрудницы советского посольства Ирины, готовой продать агентам МИ6 большой секрет за «новую жизнь на Западе» - приглушенные актерские краски отлично гармонируют с дорогой элегантностью высокопоставленной дамы. Здесь вообще все приглушено, будто мы сами, как шпионы, подсматриваем за происходящим сквозь мутное стекло или, точнее, через пелену времени.

Контекст фестиваля «Артдокфест», что идет в эти декабрьские дни в кинотеатре «Художественный», - политический. А фильмы, отобранные в разные программы, есть свидетельства, формирующие именно такой расклад выборов, протестных движений и властных реакций. Речь не идет о прямом политическом кино, но об ощущении времени/места, которое обеспечивает то, «что мы имеем», включая примирительный, объясняющий сам себя пофигизм или с ним несогласие. Собственно, для того, чтоб мы почуяли под собою страну, не слишком разочаровавшись в режиссерах, и существует этот фестиваль.

«Это не фильм» снят Панахи вместе с его постоянным оператором Моджтабом Миртахмасбом. Место действия: квартира режиссера, лифт в его доме. Время – один день из многих в ожидании решения суда, то есть приговора о шестилетнем заключении в тюрьму, об отлучении от профессии на двадцать лет, включая невозможность выезда из страны и запрет на интервью. А также предновогодняя ночь, известная как «среда фейерверков», которые не одобряет президент как «нерелигиозные действия», поэтому улицы Тегерана (сообщает Панахи его друг по телефону) кишат полицейскими.

Вынужденный сидеть дома, Панахи задумал эксперимент. «Это не фильм» -- фильм о кино в предлагаемых обстоятельствах, в замкнутом пространстве.

Прежние картины Панахи снимал на натуре, этот неосуществленный, отклоненный властями сценарий под названием «Возвращение» о девушке, поступивший на искусствоведческий факультет университета, но запертой родителями в квартире, поскольку заниматься искусством дело не религиозное, и покончившей самоубийством, собирался снимать в интерьере.

Начинается «Это не фильм» со звонка Панахи во время завтрака адвокату, который объясняет режиссеру, что ждать от апелляции ничего хорошего не приходится: тюремный срок неизбежен (апелляция, действительно, была отклонена). «Успокоившись», Панахи принимает решение: звонит своему другу, просит приехать с камерой, только «никому об этом не говорить». Зритель уверен, что будет записан монолог – «жалобы турка», пардон, иранца, запертого в квартире, – на режим и свое отчаянное положение. Что предстоит увидеть политический документ. Но ошибается.

«Это не фильм» -- свидетельство режиссерской воли Панахи и его способности сделать фильм «из ничего». Где пролегают пресловутые границы между кино/не кино, докусъемкой и постановочными кадрами? Существенны ли они, присущи ли самой природе кино? Эти вопросы, в отличие от вопросов адвокату по поводу предстоящего суда, Панахи не задает, но они возникают, волнуя автора, протагониста и зрителей, по ходу фильма «Это не фильм».

«Это не трубка» -- известная подпись под магриттовским изображением трубки – побудила зрителей и ученых мужей задуматься над природой образов, «отражений» и границами изобразительных кодов. Панахи выбирает размышление о режиссерском «ходе» и действии. А также о границах условного, воображаемого в реальной среде.

Он собирается поведать о сценарии, точнее, о не реализованном фильме «Возвращение». На ковре с помощью кусочков скотча он выгораживает комнату героини, окно, размечает двери. Но – оставляет затею. Если кино можно рассказать, это не кино. Он вклеивает кадры из своих старых фильмов, где героиня-девочка (в «Зеркале») отказывается играть свою роль и просит выпустить ее из автобуса, но съемки продолжаются на улице, когда девочка перестает «быть актрисой».

Панахи кажется или он в это поверил, что его старые фильмы были «ложью», что он никогда не снимал там и то, где и как в Иране снимают. И вот представился случай. Одна «импровизация» с невидимой соседкой, позвонившей в дверь с просьбой посидеть с ее собачкой, и довольно долгая кода с мусорщиком структурируют собственно кино, которое не дают снимать Панахи, а он – покуда не в тюремной камере – не сдается, изворачивается, чтобы все-таки что-нибудь снимать. И – не «просто так».

Так новелла с мусорщиком разрушает посыл фильма «Это не фильм», как будто сделанного в жанре фильмов «кино о кино», и компенсирует рассказ (о сценарии «Возвращение») полноценным по режиссуре «коротким метром».

Звонок в дверь. Появляется некто, представляется мусорщиком, замещающим соседа, у которого жена беременная; они уехали, потому что она «хочет родить в Исфагане». Этому мусорщику надо собрать мешки с площадок многоэтажного дома. Панахи выходит с ним из квартиры, входит в лифт.

Во время остановок на этажах и между репликами о соседях, мусорщик рассказывает «документалисту» Панахи о себе – студенте искусствоведческого факультета (так Панахи закольцовывает свой неосуществленный сюжет), подрабатывающем таксистом, на текстильной фабрике, где стоит страшный шум, от которого можно оглохнуть, или мусорщиком. Ведь когда он станет бакалавром, то не получит работу по специальности, ее не найти. Парень вместе с Панахи доезжают до подземного пространства, куда мусорщик выкатывает контейнер, а режиссер добирает съемками в дозволенном по его нынешнему положению пространстве.

Путешествие с незнакомцем в лифте, его интервью, перебиваемое комментариями о жителях дома, которых мы не увидим, но о которых узнаем достаточно, чтобы их вообразить, -- изящная кинематографическая зарисовка. Но и свидетельство: если ты режиссер с не конфискованным мобильником, айфоном, если руки твои не связаны, ты найдешь способ снимать.

Фильмы снимают все, а не фильмы – только те, кто понимает, как разрушаются и как восстанавливаются границы между фильмом/не фильмом. Но главное – что происходит или замирает, вибрирует в волнующем, непредсказуемом зазоре между одним и другим.

 

7 декабря в Москве, а затем и в Казани открывается традиционный фестиваль «Французское кино сегодня». Среди гостей – любимцы российской публики Режис Варнье с фильмом «Финишная прямая» про незрячего спортсмена-легкоатлета, Венсан Перес - он снялся в городской драме «Неслышное касание», и в числе других – актеры Даниэль Дюваль и Чеки Карьо, а также режиссер Оливье Маршаль, поставивший фильм, который демонстрируется на открытии фестиваля – гангстерскую ленту «Неприкасаемые».

Оригинальное название этого фильма – «Лионцы», и это гордое именование банды, реально бомбившей банки во Франции в 70-х годах, не раз звучит с экрана, потому что сами эти ребята почитали его собственным брендом. Так что зря в нашем прокате Лионцы превратились в «Неприкасаемых», тем более что этот термин закреплен за фильмами, которые регулярно выходят в США еще с 50-х годов: про то, как агент ФБР Элиот Несс, чтобы покончить с мафиозным кланом Аль Капоне, собирает ради этой святой цели группу профи с незапятнанной репутацией - их-то и называют неприкасаемыми. (Некстати подоспела еще и бельгийская комедия 2011 года с таким же оригинальным названием – остается только руками развести).

Оливье Маршаль тут, конечно, не при чем. Он туго знает свое дело как бывший полицейский и как набивший руку на гангстерско-сыщицком кино режиссер, в сущности, всегда рассказывающий про одно и тоже: одиночество, отчаяние и неприкаянность. Иногда его герой – сыщик, иногда наоборот, но от перемены мест суть не меняется: Маршаль отлично знает, что от сумы и от тюрьмы нельзя зарекаться нигде, не только в России. Но как все люди его поколения, он пребывает во власти прекрасной иллюзии, будто в недавно канувшие в прошлое времена в обоих мирах обитали прекрасные люди, одни жившие по понятиям, другие - по кодексу чести. И вот теперь тем, кто в те прекрасные времена начинал свою карьеру, тяжело расставаться с представлениями о чести, мужской дружбе и т.п. Поскольку на этот раз Маршаль экранизировал книгу отошедшего от дел гангстера из Лионцев Эдмона Видаля по прозвищу Момон, то и в качестве страдальца, раз невинно севшего и потом всю жизнь отрабатывающего, взламывая банковские сейфы, он и выступает. В этой роли предполагалось снимать Алена «Самурая» Делона, но он, видно, внимательно вглядевшись в свое отражение в зеркале, отказался, чтобы не портить о себе визуальное впечатление. 60-летнего Момона зато убедительно и без нажима, в эдакой габеновской манере, роднящей Момона с Пепе ле Моко, а фильм в целом с поэтическим реализмом Дювивье, сыграл Жерар Ланвен. Момон, выросший в цыганском таборе, стал жертвой своего понятия о чести: когда-то Серж Сюттель (Чеки Карьо) отбил его от своры школьных отморозков, и потом увел за собой на скользкую дорожку. Сюжет осложняется еще одной коллизией: в банде был стукач, надо выяснить кто именно. К интриге прилагаются все соответствующие компоненты: верная и честная жена (Валерия Кавалли), крошка-дочь и обстоятельства неодолимой силы. Ну и к финалу – главное разочарование в жизни. Снято лихо, сыграно вдумчиво; уже не так элегантно, как у Жана-Пьера Мельвиля и еще не так круто, как у Мартина Скорсезе, поставившего классический фильм про «Неприкасаемых». Остается посмотреть и сложить на полочку с фильмами, скопом стартовавшими в нашем прокате во второй половине года, где так или иначе герои решают одну и ту же задачку. Продолжение следует.

В Варшаве с 17 по 27 ноября прошел V фестиваль российского кино «Спутник над Польшей». Президент фестиваля Малгожата Шляговская-Скульская рассказала об истории этого кинособытия, его программах, интересе поляков к русскому кино и культуре, а также поделилась своим мнением на тему сегодняшних отношений между двумя государствами.

Дина Назарова: Начнем с начала. Как и почему у Вас возникла идея создания фестиваля российского кино?

Малгожата Шляговская: Во-первых, этот фестиваль никогда не появился бы, если бы не было великого российского кино. Еще ребенком я полюбила советское кино. В возрасте 10 лет, например, уже посмотрела «Андрея Рублева» Тарковского и была страшно влюблена в актера, сыгравшего главного героя в «Человеке-амфибия». Кроме того, я очень хорошо знаю русские сказки, которые шли по польскому телевидению. Следующим этапом в отношениях с российской культурой было знакомство с моим мужем, Петром Скульским, польским менеджером «Хора Александрова», с 2004 года организовывающего здесь концерты российской музыки: «Хора Александрова», «Березок», «Red Star’s», петербургских музыкантов, Кобзона. Петр привозил мне много российских фильмов, а я временами приезжала в Россию и смотрела эти фильмы на широком экране. И они мне очень нравились. Поэтому я решила, что здесь в Польше важно, чтобы не только я смотрела эти фильмы, но и у зрителей появилась возможность познакомиться с Россией и ее кинематографом и одновременно с другими формами вашей культуры: театром, литературой, музыкой, изобразительным искусством, фотографией, которые также представлены у нас на фестивале.